Иногда жизнь делится ровно на два этапа – «до» и «после». Чаще всего ты теряешься в периоде «после», анализируя произошедшие ситуации, ища виновников и делая определенные выводы, которые редко, но все же у некоторых приводили к переосмыслению. И тогда существо /а может и человек/ перерождалось, нацепляло на свою личину новую маску, уже, кажется, более прочную, чем раньше, и начинало тянуть за собой груз прошлых ошибок, который, как ни крути, но все равно будет висеть на твоих плечах и утягивать тебя в самую адскую пропасть. Просить пощады / умалять / слезно биться в истерике лишь бы избавиться от невыносимой ноши, что удавкой образовывается на шее – я не умела. Никогда моя жизнь не была разделена на два этих злосчастных этапа, чтобы в последнем я изводила себя, позволяя острым мелким иголками врываться мне под кожу / под ногти. Я не отчаиваюсь / не страдаю / не переживаю, просто двигаюсь дальше, чересчур эгоистично сбросив с себя всякий груз ответственности. Совести у демонов нет, она испаряется едкий сигаретным дымом над янтарной жидкостью /глифтом/, застывшим в бокале. Демонам не свойственен стыд, если такое случилось, значит не Шепфа распорядился, а демоническая сущность постаралась, и здесь уже глупо кого-то винить. Но то, что случилось относительно недавно, как назло рушит все мои принцип, отчего их приходится судорожно собирать в пушистой траве, что ненароком болотом готова утянуть тебя в самое дно. Я ненавижу, когда моим принципы перестают иметь особый вес, потому что все установки / весь характер и каменная стена вокруг моего силуэта – рушатся, не оставляя после себя даже мельчайших камушков, чтобы в дальнейшем я смогла построить новый фундамент и отделить себя от того, что привыкли чувствовать _ переживать примитивные _ ангелы. Я не одна из них, и самокопание с последующим пожиранием собственной плоти _ разума изнутри мне не подходит. Провалиться в самую пропасть ада – не лучший исход событий, который я могла бы себе позволить со сложившимися обстоятельствами. Я не могу показывать собственную слабость, но я не могу не признавать, что моя жизнь отныне и навсегда имеет два периода своего существования / если, конечно, это можно так назвать/. Первая часть, как сейчас помню, оставалась слишком черной, что ростки света не горели в ней ночными кувшинками, в которых укрылись озорные светлячки. Тогда во мне зияла непроглядная тьма, которая щупальцами своими манипулировала моим сознанием, делая меня true demon, от которого у остальных бежали мурашки по коже. Да, я была вечным ботаником, который избегал занудного общения с собственными одноклассниками, которому больше удовольствия доставляло одиночество, нежели тесное общение с другими ангелами _ демонами _ непризнанными. Однако это не значит, что в моей жизни не было никого, кто не находился ко мне слишком /непозволительно/ близко. Такие были, только как я ни старалась – весомое значение этому у меня предавать не получалось, и я снова оставалась наедине с собой, своей тьмой и хорошей книгой. Но вторая часть моего существования решила нагло надо мной поиздеваться, перевернув с ног на голову просто все, чем я жила. Сначала душа стала мрачнее могильной земли, а затем в неё попытались запустить маленьких солнечных зайчиков, чтобы тепло наполняло такое замерзшее тело, отчего я таяла внутри, и замок ледяной королевы рушился. Я всё ещё прячусь _ избегаю самоанализа, потому что не могу принять тот злосчастный факт, что из безразличного ко всему, жестокого и кровожадного демона пытаются сделать ангельское подобие, у коего в груди трепетно _ волнительно бьется алое-алое сердечко. Я не могу позволить этому случится, но шипы уже пускают кровь, и червоточина внутри меня медленно, но верно приобретает новые /кровавые/ оттенки. Пока мне сложно себя убедить в том, что это правильно. Но я уже проявила слабость, отдавшись головокружительной страсти, что повлекла за собой несвойственные мне эмоции. И я просто не могу допустить, чтобы кто-то видел из-за этого во мне слабого и расклеившегося противника.

Школа – место, где я чувствую свою важность. Многие, наверно, косо смотрят на меня или шепчутся недовольно за спиной, когда я прихожу на занятия, чтобы блеснуть своим умом, однако некоторым это даже нравится, жаль, только улыбки со стороны окружающих я подмечаю очень и очень редко, полностью погрузившись в процесс обучения, чтобы из меня мог стать достойный демон, а теперь и ребенок самого Сатаны. Может, однажды он решит со мной встретиться и скажет, что гордится? Хотя… зачем я этого жду? Просто что-то меня всегда тянуло к этой семье, и я уже начала уставать замечать явную схожесть с собой и Люцифером. Впрочем, задача теперь имеет свой ответ, осталось только разгрести последствия, и наука мне здесь совсем не поможет. Я убеждаю себя, что справлюсь со всем навалившимся собственными силами, что мне никто не нужен рядом, что для меня естественно быть одиночкой. Но когда я смотрю на стрелки часов, нервно /еле-еле/ движущиеся вперед, то мое сердце начинает судорожно колотиться о грудную клетку, словно птицу там заперли. То ли от злости, что он снова опаздывает причем на свой же урок, то ли от волнения, мало ли, что снова могло с ним случиться. Оглядываю слегка округлившимися в легком смятении глазами класс, и все вроде бы здесь, и опасности нет никакой – я бы почувствовала / я бы первая обо всем узнала, и в этот самый момент дверь лениво открывается и также лениво закрывается, будто всё так и должно быть / нас здесь никто не ждал. Я облегченно выдыхаю, отбрасывая прядь завитых волос со лба, однако при этом моё лицо полное недовольства устремлено в спину Геральда, который, кажется, вовсе не торопился на урок, будто эти глупые детишки влиятельных ангелов и демонов и вовсе были ему не нужны. У преподавателя явно сегодня нет желания работать /как, впрочем, и в большинство других дней/. Не то, чтобы я считала его ленивым, просто вечные опоздания и тезис «самостоятельная работа» говорили о его некомпетентности, отчего извечный педант во мне бился в истерике, разбивая лоб в кровь. Тем не менее, я всегда считала Геральда самым опытным учителем, понимая, что он за все время дал мне куда больше, чем все остальные, какими бы странными порой его подходы ни были.

В тот самый момент, когда Геральд объявляет о том, что лекции не будет /жаль, мне так хотелось послушать что-то новенькое/, я немного расстраиваюсь, но незапланированная проверочная работа моментально поднимает мне настроение. Я ощущаю, как потеют мои ладошки, как ноги начинают нервно трястись под партой, ведь мне как можно скорее хочется ответить на все вопросы, погрузиться в мир науки и вновь стать лучшей в классе /но выскочку Лилу мне не обскакать никогда, мы обе слишком хороши, и это просто  р а з д р а ж а е т / .  Я беру перо, окунаю в баночку с чернилами, и тут же начинаю аккуратным извилистым почерком выводить ответы на предложенные в тесте Геральдом вопросы, которые кажутся мне откровенно легкими. Я не замечаю, сколько длится время, слишком погруженная в собственную работу, как совершенно внезапно передо мной на страницах начинает всплывать послание, которое, казалось бы, должно ввести в краску, но только не в такой ответственный момент. Я же пишу контрольную, что он опять придумал! Недовольно сжимаю челюсть, хочу смять _ выбросить этот лист бумаги, однако понимаю, что пока не отвечу ему, эта постыдная надпись не пропадет. Тяжело вздыхаю, и быстро отвечаю на сообщение, бросив на довольного Геральда озлобленный взгляд /ты ещё попляшешь у меня/.  «Прекрати меня отвлекать! Я сейчас завалю весь тест.» Наконец, послание отправлено, все надписи с моих листов исчезли, и я смогла наконец-то приступить к финальным вопросам самостоятельной работы. Ах, если бы только время так быстро не шло!

Одним своим видом, жестом, взмахом ресниц и притягательным запахом тела ты доводишь меня до исступления, голова слишком начинает кружиться, и глаза оказываются застелены пеленой вожделения, что пропускает ощутимые электрические разряды по путеводным нитям моих вен. Мне тяжело концентрироваться, тяжело дышать с тобой в одной аудитории. Ты оказываешься демоном, который играется со своей марионеткой жестче _ грубее, чем даже я могла себе когда-либо позволить, и жара стремительно пробирается под одежду, заставляя меня невольно ёрзать на одном месте, потрясывая правой ногой и поглядывая на часы. У меня не получается закончить работу, потому ты снова и снова играешь со мной в свои игры, дергаешь за ниточки, заставляя меня поддаваться _ прогибаться твоей власти, зная, как сильно мне это нравится. Я никогда прежде не позволяла кому-то становится выше меня, я всегда показывала свою силу, была уверена, что окружающим со мной сложно тягаться, но ты, Геральд, делаешь что-то максимально запредельное, отчего я забываю даже собственное имя / даже то, кто я есть. Воплощение демоническое под силой твоих рук оказывается пустым местом, а ты и рад / довольствуешься моей слабостью, наслаждаешься покорностью и подчинением. Я вижу _ чувствую, как тебя это заводит, а у меня бегут по шее мурашки, а на лбу проступает легкая капелька пота. Становится тяжело дышать / жара забирает последние крупицы кислорода. Лицо предельно сосредоточенное на работе, которая требует отдельного внимания [я не готова отрабатывать свои оценки, мне нужна лучшая сразу же], но в один момент мне становится не хорошо /или наоборот слишком хорошо/, что все окружающие звуки начинают меня раздражать. Тиканье часов на стене, скрежет пера, капающие на парту чернила, чье-то едва слышимое посвистывания и монотонные вздохи, свидетельствующее о тяжбе студенческой жизни. Впервые мне хочется /до дрожи/, чтобы урок поскорее закончился, и я смогла вдохнуть в себя жар прикосновений его, а не сводящей с ума погоды, которая так и манила в свои теплые мягкие объятия.

Тест я, конечно же, не заканчиваю, судорожно сжимаю под партой коленки, ощущая безудержный наплыв возбуждения. Ты играешь со мной в жестокие игры, зная, как сильно мне важен мой статус / мои оценки / знания, но при этом выводишь меня из себя, чтобы в очередной раз показать свою власть и заставить послушно прогибаться. Ты прав. Чертовски прав. Я готова пойти на все, лишь бы всегда оставаться самой лучшей /не только в стенах несчастной школы, но и для тебя лично/. Вопросы в тесте оказываются такими интересными, на них можно дать развернутые ответы, которые как обычно впечатлят моего несносного преподавателя /он явно не хочет, чтобы я училась/. И я, шумно сглотнув, перечеркиваю их, потому что не вижу смысла дальше стараться – у меня не получится заработать оценку честно, придется пойти обходными путями, принять ту позу, которая поставит мне наивысший бал.

Ты отвечаешь на мое сообщение моментально, и я слышу, с какой бешенной скоростью колотится сердце о мою грудную клетку /а ты, Геральд, слышишь этот трепет? Можешь представить, что ты со мной вытворяешь?/ Я делаю заинтересованное лицо, внимательно скользя по сочетаниям фразы, собранных в единое предложения, будто я все еще занята тестом, и я все ещё не хочу, чтобы ты меня отвлекал /как ты не поймешь, что это важно для меня?/. Но то, что ты мне пишешь, заставляет меня вновь начать ёрзать на стуле, однако я всячески пытаюсь не расплыться в хитрой лисьей улыбке, при рождении ставшей частью всех демонов, жаждущих обольщения раненых _ одиноких сердец. Пока я не готова тебе показывать, насколько такое поведение меня радует _ заводит, я хочу еще немного побыть н е п р и с т у п н о й, хочу чтобы ты голодным зверем смотрел на меня, облизывался и желал / хочу, чтобы хватал за шею, утаскивая в случайный альков в коридорах школы, чтобы доводить меня до экстаза и заставлять кровь бурлить кипятком в жилах от понимания опасности быть замеченными / хочу, чтобы ты никогда не оставлял меня одну, даже если я пытаюсь тебя оттолкнуть и сама себя убеждаю, что одной мне лучше [мне никто не нужен]. Понимание этих мелочей сопровождается моментальной реакцией моего тела. Грудь начинает быстрее вздыматься вверх _ вниз, тоненькие ножки, обтянутые высокими черными гольфами, от нетерпения жмутся под партой, и я неловко прикусываю нижнюю губу, надеясь, что ты не заметишь моего желания, разгоревшегося с одной маленькой искорки.

Лицо мое со стороны кажется холодным, неприступным, хотя если приглядеться, то можно заметить легкую дрожь и едва вырисовывающуюся улыбку. Обмакиваю перо в чернила, осторожно подношу к листу, начиная выводить ответный текст. Не думай, что у тебя получится так легко завладеть мною. «Я старательная девочка, но я не твоя.» Мне нравится наблюдать за его реакциями, нравится смотреть, как он пытается меня приручить, сделать более шелковой и спрятать все мои острые шипы. По правде говоря, я не думала, что одна «болезненная» ночь может привести к такому исходу событий /вместо теста я обмениваюсь пошлыми записками со своим преподавателем!/ В конце концов, я была уверена, что он просто развлекался, что мы оба воспользовались друг другом и между нами ничего не может быть, особенно после того, как он избегал меня в течение двух недель после происшествия с Мальбонте /почему ты не сдержал своих громких обещаний? Почему подвел опять?/ Однако мне катастрофически сложно отрицать влечение к нему / фигуре / губам / рукам. Физическое желание оказывается слишком велико, отчего после последнего его сообщения, я демонстративно расстегиваю верхние три пуговицы на своей рубашке и слегка откидываюсь назад.

До конца урока остаются считанные минуты, мой тест, конечно, же не готов, и мне придется объясняться перед своим строгим учителем, почему я завалила внеплановую контрольную работу /лучше ученица, да как ты вообще посмела совершить даже одну ошибку?/ Наблюдаю со своего места за тем, как демоны начинают толпой подходить к Геральду, сдавать свои «творения», от которых он давно уже должен был поседеть, и подхожу к нему в конце, когда последний демон радостно выбегает из класса и вихрь его безумия и крыльев захлопывает за ним дверь.
— Извините, Геральд, — одержимая твоей страстью, моментально вживаюсь в роль плохой ученицы, которой так и не удалось сдать тест на отлично, и теперь его, видимо, придется отрабатывать. Театрально вздыхаю и выпускаю работу из своих рук, позволяя ей листами рассыпаться по полу, чтобы у меня был повод оказаться перед тобой на коленях. — Какая же я неловкая, — медленно потягиваюсь за каждым листочком, собирая их воедино и краем глаза поглядываю на своего преподавателя, который, сидя в своем кресле, уже давно горит от нетерпения. Собрав все листки бумаги, оставаясь на коленях, одной рукой скольжу вверх по твоей ноге ближе к бедрам и кожаному ремню, а второй протягиваю свою контрольную работу, не отводя больших невинных изумрудных глаз от тебя. —Кажется, я завалила этот тест, — рука начинает ощутимо поглаживать в области паха, и не упускаю случая демонстративно облизать алые-алые губы, — не могли бы вы проверить его сейчас? А то, боюсь, я буду долго переживать!

Спертый воздух прожигает мои легкие, яд сочится жаром по коже, заставляя легкую испарину появится в районе правого виска, прячущегося за кудрявыми локонами белых волос. Ты не должен видеть это необузданное влечение / мое нетерпеливое желание. Я хочу поддаваться тебе, слушаться тебя, внимать каждому слову и каждому действию, которые заставляют меня дрожать в агонии страсти, вспыхнувшей ярким пламенем безумия, от коего даже кружится голова. Меня перестают волновать оценки, перестает волновать то, что обо мне подумают другие люди / с каким осуждением и пренебрежением будут на меня смотреть и плеваться ядом в мою сторону / - рядом с тобой всё это не имеет значения. И я хочу, чтобы здесь и сейчас было вечным, не уносясь метеоритами в будущее, которое так размыто _ не точно. Я никогда не узнаю, что будет с нами завтра, через неделю, через две, но мне отчаянно хочется верить в то, что ты говоришь правду, что всё между нами  н а с т о я щ е е  / пускай даже такое убогое и грехоподобное, нам не перед кем отчитываться, потому что мы демоны, лишенные чести – мы выродки Сатаны, коему до нас давным-давно нет никакого дела. Если бы только страх быть замеченной _ осужденной _ исключенной так не заводил. Доселе по такому тонкому канату я никогда еще не ходила, когда каждая последующая секунда рискует закончиться молниеносным падением в пучину отчаяния, когда меня за мгновение могут стереть с лица земли, забыв о том, что такой персонаж в Аду, как Галадриэль, когда-то существовал. А всё из-за твоего чертового влечения, и ноги у меня дрожат теперь сильнее, чем когда ты причиняешь мне  б о л ь .

Не переживай, мой жестокий демон, гореть мы с тобой будем обязательно вместе. И пламенем феникса мы не возродимся, останемся тлеть черными _ мрачными угольками, по которым будут шагать гнилые заключенные темницы моего новоиспеченного отца. Главное – мы будем догорать вместе, хочешь ли ты этого? Нужно ли тебе это так, как становится нужно мне? Я слишком быстро проникаюсь твоей страстью, которая тянет меня прямо на самое дно – и мне не страшно, я хочу так жить _ так чувствовать _ так умирать. Ты открываешь для меня новые грани вожделения, когда тянешь за волосы и рычишь на самое ухо. Ты был моим лишь единожды, но теперь, глядя в эти затуманенный страстью глаза, мне хочется повторять ту ночь снова и снова / мне хочется тайком пробираться в твою комнату, оставляя свой след [чтобы кто-нибудь обязательно что-то заподозрил / чтобы кто-то следил за нами, а мы играли в слишком запрещенные игры], хочется быть доведенной до исступления твоей жесткостью _ напористостью и резкими движениям, от которых я впервые чувствую себя слабой и не хочу бороться. Ты для меня зависимость, Геральд. Ты меня пытаешься погубить, пробравшись в самые вены. И за это время мне иногда даже казалось, что однажды я стану тебе настолько не нужной, что ты сбросишь меня со скалы, чтобы никогда не видеть больше багровое мое оперенье. Только мне страшно притрагиваться к твоему сердцу, я боюсь не почувствовать в нем себя / кого-то ещё.

Отстраняюсь о назойливых мыслях о проблемах чувственных переживаний _ метаний _ страданий, которые так свойственны главным героям многочисленных любовных романов, и просто окунаюсь в создаваемый тобой _ мной водоворот похоти _ грязи _ адреналина. Мне никогда так прежде не срывало крышу, как с тобой, находясь в большом и просторном классе, прячась под твоим массивным дубовым столом, покрытым лаком, пока дверь пропускает небольшую щель, словно так и хочет, чтобы нас кто-нибудь заметил.
— Я надеюсь, что после закрепленного материала, я смогу сдать следующий тест на отлично. Я не хочу, чтобы меня снова наказали, — невинно закусываю нижнюю губу, поддаваясь твоим сильным рукам, что тянут меня ближе к себе за светлые локоны, и завожусь лишь сильнее, потому что эта невероятная сила _ мощь, которой ты пропитан до самого основания, сводит меня с ума. Ты ловко расстегиваешь ремень, удобнее устраиваешься в кресле, а я поддаюсь порыву минутной нежности, когда ладонь твоя скользит по моей щеке. Прикрываю на мгновение глаза, ластясь об неё с блаженной улыбкой, но в момент пальцы стальным ошейником сцепляются на моей тонкой шее, все еще помнящей боль от твоего удушья тогда в подземелье. Однако сейчас мне не больно, мне наоборот хочется закричать, чтоб ты никогда меня не отпускал / хватал чаще _ жестче _ сильнее/. Облизываю губы, чтобы послушно прильнуть ими к твоему твердому члену, уже давно жаждущему продолжения / как ты выдержал с начала урока?/, следы помады остаются бесформенными бледными пятнами по всей длине. Параллельно расстегиваю блузку, чтобы бросить её прямо тебе в лицо, выбить на мгновение из колеи, чтобы взять тебя ещё глубже /пока мне есть чем дышать/. Я хочу ловить твои стоны, чувствовать расползающееся желание _ напряжение. Я хочу, чтобы тебя все слышали и знали, кому ты принадлежишь.

Возле двери раздается какой-то шорох, и даже в заплывшем страстью сознанием, я понимаю – кто-то хочет войти в класс. Моя маленькая фигурка прячется под столом, руки, обретя невероятную силу от выливающегося в кровь адреналина, притягивают тебя к себе /еще ближе/, чтобы нагло продолжить доставлять тебе удовольствие. Ты не должен отвлекаться на других, Геральд, у тебя есть только я. Слышу за спиной легкий женский голос, и в моей голове сразу всплывает только одно имя – Мисселина. Какого черта ей надо?
— Ты не занят, Геральд? Я бы хотела обсудить с тобой список заданий для экзамена у непризнанных, ведь он уже на носу, а мне нужно передать эту информацию Серафиму Кроули, — Мисселина ведет себя так, словно ты её собственность / словно ей можно все, и меня это выводит из себя. Ощущаю, как злость закипает во мне, и боюсь, что вот-вот не выдержу, сорвусь и выбегу из кабинета, перестав навсегда подпускать тебя к себе. Но вместе с этим мне ужасно хочется, чтобы ты сейчас же от нее избавился, поэтому я грубо обхватываю ладошкой твой член, слегка сжимая пальчиками, чтобы вместе с губами быстро водить по всей длине вверх и вниз, периодически обводя игриво кончиком языка вокруг головки. Давай же, Геральд, хватит дышать / я же чувствую, как ты меня хочешь.

Этот чертовый ангел. Она всегда мельтешит где-то рядом / рядом с ним /  она всегда появляется тогда, когда меньше всего хочется её видеть _ вспоминать. Своей приторной добротой просто  р а з д р а ж а е т , и этот голос, который нарушает нашу с тобой атмосферу раскаленных углей, просто выводит из себя. У меня появляется дикое желание взять её за волосы и вырвать ей крылья так, как он сотни раз делает со своими студентами. Избавься от неё, Геральд, чтобы мне не пришлось делать это самой. Твой голос выдает тебя, я слышу, как он дрожит / как дрожит твоё тело, ведь мне остаётся только наращивать темп, смакуя каждое своё движения, озорно облизываясь и почти доводя тебя до экстаза, ещё бы чуть-чуть, и ты, возможно, кончил бы прямо в обществе своей ангельской подружки /по любому она слышит всё /. Мне хочется, чтобы ты страдал _ изнывал _ хотел меня сильнее, но я не позволю тебе получить долгожданное удовольствие до тех пор, пока в этой комнате пахнет отвратительным ангелом. В таком положении из тебя ужасный лгун, но, видимо, тебе удается её задеть, учитывая с какой силой хлопает дверь, и я не могу сдержать довольной /или скорее самодовольной/ усмешки. Наконец-то я могу быть уверенной, что ты полностью принадлежишь мне. Хотя, быть может, это все возбуждение, затуманенный рассудок, и чувствами ты не со мной [может, никогда и не был] / и мне не хочется верить, что ты мой только этим разгоряченным телом, ведь я начинаю к тебе что-то чувствовать, Геральд. Что-то чертовски запредельное, что сбрасывает густую паутину с моего сердца. Ответишь ли ты мне такой же взаимностью? Или мы будем просто играть с тобой в эти слишком горячие игры на выживание?

Я поднимаюсь из-за стола, потрепанной, но ужасно легкой пушинкой устраиваясь у тебя на коленях и заглядывая в глаза / какие ответы я там хочу найти?/. Губы мои более не растянуты в полосу улыбки, между бровей залегла маленькая морщинка, а челюсть сомкнута с такой силой, что можно заметить как скулы играют в напряжении. Что ты скрываешь от меня, Геральд? Я чувствую это. Мои пальцы резко сжимают твои щеки, впиваются в них ногтями, и я подношу губы к мочке твоего уха, обдавая её горячим дыханием.
— Если я только почувствую, что ты имеешь кого-то еще, кроме меня, я тебе сердце выжгу,— острые /клыки/ зубки кусают мочку уха, и я наконец-то /за запертой благами Мисселиной дверью/ могу отдаться вихрю безудержного наслаждения и грубого _ животного секса, который так и будет рвать пронзительные громкие стоны с моих опухших губ, всё еще имеющих на себе твой вкус /сладкий/.

Слишком горю от нетерпения, а ты все почему-то продолжаешь дразнить меня /я же вижу, Геральд, ты сам не можешь уже терпеть/. Мой демон так любит играть в запретные игры, так любит подчинять меня себе, и я, словно покладистая кошечка, прогибаюсь под тобой на холодной поверхности гладкого стола. Я и не догадывалась, что в тебе, мой сладкий демон, может быть столько страсти, способной доводить до дрожи в самых ресницах даже такую суку, как я. И я готова сутками выкрикивать в разных позах твоё имя, умоляя тебя повторять всё это снова и снова / я хочу чувствовать в себе твой жар _ твою силу, не лишай меня этого, пожалуйста. Я готова умолять тебя на коленях, делать всё, что ты попросишь, потому что ты становишься мне жизненно необходим _ ты мой воздух, из-за которого я ещё могу жить. Твои жаркие поцелуи и дразнящие движения заставляют протяжный стон сорваться с моих губ, и я невольно подаюсь бедрами вперед, умоляя тебя наконец-то сделать то, чего мне так не хватало / я ведь невольно вспоминала нашу первую и единственную ночь, прокручивала каждое событие в голове, и сгорала в твоем пламени. Ты уничтожаешь меня, демон, во мне слишком много твоей власти / во мне слишком много тебя. Пусть я и подчиняюсь всем твоим действиям, но на словах мне хочется оставаться строптивой, мне хочется, чтоб ты укрощал меня, всякий раз наказывая за непослушание. Геральд, черт, ты вызываешь в моём подсознании слишком много откровенных фантазий, и я уже не знаю, что именно мне хочется сделать с тобой.
— Я всё еще не твоя, — отвечаю с легкой толикой сарказма в голосе, одновременно притягивая его к себе за галстук, чтобы впиться безудержным поцелуем в губы опьяняющие _ слишком родные _ слишком манящие. Обхватываю одной ногой твоё бедро, чтобы прижать к себе ближе, нетерпеливо трусь о такой твердый и пульсирующий член, скуля капризным ребенком, который не получает то, что отчаянно хочет. — Твоей я буду, когда ты возьмешь меня так жестко, чтобы я потом сидеть не могла на твоих уроках, — кусаю его за нижнюю губу, побуждая к желаемым действиям, и с силой рву на клочья полурастегнутую  рубашку /сколько твоих вещей я уже испортила, Геральд?/, отбрасывая её в сторону и скользя теперь острыми коготочками по разгоряченному телу, которое жаждет моих поцелуев.  Я не оставляю без внимания ни один участок твоей груди, нетерпеливо дожидаясь, когда ты уже сделаешь то, зачем мы здесь собрались. Не изводи меня, Геральд, я не могу больше терпеть / ты нужен мне.

Чего ты от меня хочешь, Геральд? Чтобы я кричала? Кричала так громко, дабы меня слышали и в аду, и на небесах, и даже на земле. Кричала только твоё имя, что кислым ягодным соком струится по моим губам, утоляя жажду / утоляя желание получить тебя и только одного тебя  [зачем мне другие, если ты лучше их всех?] Ты заполняешь не только всё мое тело, но и разум, ведь я не могу перестать думать о руках твоих, что сжимают хрупкое тонкое тело в своих объятиях _ в своей страсти. Не могу перестать думать о вишневых твоих губах, с коих мне так нравится слизывать дурманящий оттенок глифта – опьяняет. Как ты смог так быстро стать мне самым близким, Геральд? Меня иногда это пугает. Но потом ты появляешься /совсем неожиданно/ рядом, и я сгораю в пламени влечения к тебе. Наши моменты так коротки, я лишь несколько раз за все это время – за короткий и в то же время такой длинный этап принятия новой семьи и твоей лжи, проблем с влиянием Мальбонте на разум, с страхом вновь смотреть тебе в глаза и видеть в них то, что однажды пленило меня – смогла урвать с твоих губ поцелуи, запечатлев их навсегда. Все это время / каждый прожитый день / я облизывала нижнюю губу, проверяя, есть ли вкус твоего тела _ твоих губ на них, и успокаивалась, когда понимала, что это не кровь, это страсть впитавшая тебя в меня.

Не собираюсь поддаваться на твои провокации, реагировать на твои ласки, который сводят с ума. Каждый влажный поцелуй, оставленный на теле, каждый укус и засос – мне хочется глубоко выдохнуть и протяжно застонать, кусая губы от нетерпения, однако я не могу позволить тебе наслаждаться моей беспомощностью / позволить тебе видеть, как непристойно и жарко мне хочется почувствовать тебя внутри себя. Сгораю от желания, пока ты все играешь в змея искусителя, дразня самые чувствительные участки кожи / в виртуозного арфиста, что шаловлива _ быстро _ нежно перебирает пальцами мои ребра, заставляя инструмент под ними прогибаться и поддаваться  навстречу влиянию, играть тяжелыми вздохами, которые наполняют пустой класс /лишь бы вновь никто не зашел/. Лишь моя дрожь выдает все мои истинные пороки _ желания, как бы сильно при этом я не старалась закусывать губы, чтобы не подавать виду / чтобы не стонать от восторга, перехватившего всякое дыхание. Ты спускаешься ниже, но никак не можешь замолчать, издеваешься, и меня начинает это злить, отчего я грубо сжимаю твои волосы на макушке, побуждая к действиям. Иногда языком своим ты треплешься слишком много и, кажется, теперь я знаю действенный способ тебя заткнуть, ибо каждое прикосновения к разгоряченной влажной плоти заставляет меня сильнее прогибаться, дрожать и едва ли не закричать от накрывшегося с головой удовольствия, просочившегося под кожу легким параличом. Понимаю, что совсем не ощущаю своего тела, что конечности мои больше становятся похожи на бесформенные ниточки, а сила из рук пропала. Губы становятся липкими, пересохшими, потому что я не могу дышать – воздух застрял на периферии солнечного сплетения, не желая выходить из моего тела. Мне хочется что-то тебе сказать, бросить какую-то едкую _ раздражающую _ заводящую фразу, чтобы вновь активировать в тебе режим ненасытного зверя [как он мне нравится!], но ты не даешь мне времени прийти в себя от полученных ласк, сразу заменяя свой язык тем, чего я так долго ждала _ изнывала. И теперь я уже не сдерживаю криков, рвущихся стаей воронов наружу. Абсолютно не думаю о том, что кто-то может нас услышать, что кто-то проявит любопытство, заглянув в стены этого класса, где два разгоряченных тела предаются разврату, всякий раз сливаясь в жестких поцелуях, от которых потом кровоточат губы. Впиваюсь ногтями со всей силы в твои плечи, раздираю их специально, чтобы ты зверел лишь больше, а губы мои касаются мочки уха, обдавая горячим дыханием смешивающимся с протяжным стоном.
— Геральд, — имя тянется нотками возбуждения, зависая в разгоряченном воздухе, пока новые стоны не начнут рваться с моих губ, — Мне мало, я хочу еще, — и в один момент ощущаю себя прижатой грудью к столу, который уже не кажется мне холодным, испытав на себе нашу страсть. Только так и только тогда я позволяю тебе полностью быть главным, делать все, что ты захочешь, просто потому что я не знаю, как перестать кричать от всех тех головокружительных вещей, которые ты со мной вытворяешь. Бери меня жестче, Геральд. Мы оба знаем, что теперь _ навсегда я принадлежу только тебе одному.