задыхаясь в любви своей,
я теряла своих друзей,
плюс две капли с ресниц в солёный  о к е а н   моих обид
x x x

На часах ‒ глубоко за полночь, но сон явно не собирается посещать меня ни сегодня, ни когда-либо вообще. Каждой клеточкой измученного регенерацией тела я ощущаю свинцовую усталость и одновременно воспаленную бодрость, которая не дает мозгу ни секунды на отдых. Я никак не могу устроиться на узкой, неудобной постели, мало напоминающей широкую кровать в моей комнате, на которой в лучшие времена спокойно умещалась я сама, Ади и Сэми. Каждое из имен отзывается очередным болезненным толчком в моем сердце, и я правда не знаю, сколько еще я смогу вынести. В те короткие моменты, когда неглубокий сон все же захватывает мое сознание на несколько секунд, я вижу только их ‒ лица тех, кого я потеряла, скорее всего, навсегда. Ади, который улетает за Мальбонте стремительно, не попрощавшись. Абриэль, чей взгляд так похожих на мои глаз даже не скользит по моей фигуре на прощание. Вики, утренняя стычка с которой до сих пор болезненно отзывается в каждой клеточке моего тела, которое позволило себе такое резкое поведение, такую реакцию на ее слова. Я раз за разом измучиваю себя вопросами насчет того, кто будет следующим. Кого еще я потеряю в этом безжалостном огне глупой и бессмысленной войны. Мальбонте лишь кинул спичку, и наш и без того облитый бензином мир так поспешно и ярко загорелся.

Наплевав на попытки в сотый раз найти удобное положение, при котором некогда поломанные крылья перестали бы ныть, я со стоном сажусь на кровати, прислоняясь горящей от боли спиной к ледяной стене, с которой осыпается штукатурка. В этом месте ангелы помогали другим, но я, слишком чувствительная к колебаниям чужой энергии, ощущала лишь непрекращающийся мрак и боль. Сотни сердец вокруг пытались выжить, боролись и сдавались, не выходя из этого боя за жизнь победителями. Только сейчас я осознала, насколько сильно мне повезло, раз огонь войны лишь зацепил меня по касательной, оставив живой и относительно невредимой. Тем не менее, я прекрасно осознавала, что мое уставшее тело скоро ждут очередные испытания; отец вряд ли позволит мне долго отдыхать на больничной койке, предпочитая измучить своими знаменитыми тренировками чуть ли не до смерти. При мысли о его лице, на котором всегда проступала скупая улыбка при виде меня, мое сердце вновь сжимается. [float=right][/float]На глазах сами собой закипают злые и отчаянные слезы обиды и боли, когда я думаю о том, что мне придется рассказать ему о предательстве его единственного сына. Я солгала бы самой себе, если бы сказала, что в корне не разделяю мысли Мальбонте; его методы были ужасны, но цель, наверное, оправдывала средства. Тем не менее я ни за что бы не пошла против воли отца, ни за что бы не бросила его здесь, ни за что бы не перешла на противоположную сторону, не стала бы сражаться против самого близкого, что у меня было.

А Абриэль ‒ стал. Вот так просто, отсекая нас, как лишние придатки, которые мешали ему идти по головам вперед. Чувствую, как очередной болезненный спазм волной проходит по моему сердцу, и больше не могу сдерживаться, несмотря на кучу свидетелей вокруг. Я бессильно роняю голову на сложенные руки, упираясь в них горячим лбом, и ощущаю, как тело начинают сотрясать мелкие рыдания. Вместе с каждой каплей соленых слез, которые стекают по моей коже, я ощущаю облегчение и проклятие одновременно. Еще никогда в жизни я не чувствовала себя настолько потерянной, настолько одинокой, настолько потерявшей последние маяки и ориентиры. Мне казалось, что я больше не выйду на свет; если только не найдется кто-то, кто поможет мне выбраться отсюда.

Увлеченная самобичеванием, я не обращаю внимания на до боли знакомую нотку чужой энергетики, которая шлейфом окутывает меня; вздрагиваю всем телом от неожиданности, когда чья-то ладонь властно ложится мне на плечо, а кровать проседает под весом второго тела. Я испуганно поднимаю глаза, заранее проклиная того, кто застал меня в настолько уязвимый момент слабости, который я бы ни за что не хотела никому демонстрировать; но когда знакомые черты лица в полумраке обретают смысл, я удивленно выдыхаю, тут же оказываясь в горячих объятиях. ‒ Люци, ты жив, жив, ‒ бесконечно повторяю звенящим шепотом, обхватывая его плечи до боли, прижимаясь щекой к его выступающим ключицам. Волна бесконечного облегчения от того, что он здесь, пусть и в весьма плачевном состоянии захлестывает меня, и слезы вновь текут по щекам неконтролируемым потоком. Я позволяю себе быть настоящей в этом моменте ‒ максимально уязвимой, максимальной потерянной, потерявшей все опоры и ориентиры, просто держась за его объятия, которые не давали мне упасть окончательно. Когда невидимая рука, наконец, перестала сжимать мою грудную клетку, я прерывисто вздыхаю, поднимая заплаканные глаза к его лицу. ‒ Прости, я испортила твой потрясающий костюм, ‒ говорю с усмешкой на выдохе, осматривая промокшую от моих слез грубую серую ткань его больничной рубашки. Протягиваю руку, заботливо прикасаясь пальцами к его скулам, чуть надавливая на них, чтобы повернуть его лицо к слабому источнику света. ‒ Ты еще никогда в жизни не выглядел так ужасно, ‒ говорю с притворной ноткой сарказма, по привычке пряча за ним облегчение от осознания того, что с ним все в порядке. Опускаю руку вниз по его плечу, крепко переплетая его пальцы со своими; моя голова, кажется, вот-вот взорвется от количества вопросов, которые мне нужно ему задать, и тем, которые нам стоит обсудить. Я открываю рот, и тут же захлопываю его, с подозрением оглядываясь за спину. Пробегаюсь холодным серым взглядам по якобы спящим лицам позади себя, и вновь поворачиваюсь к Люциферу. ‒ Не здесь, ‒ медленно качаю головой, понижая голос до шепота, ‒ Я больше не доверяю ни одной живой душе, так что нам лучше уйти отсюда, если хотим поговорить наедине. ‒ наверное, он давно не видел меня настолько серьезной, но в свете всех прошедших событий я бы перестраховалась еще несколько раз. Вкладываю вторую руку в его ладонь с решительным видом; неважно, куда идти, лишь бы подальше отсюда.

Если, конечно, я действительно все еще могу ему доверять.

Какое-то время назад [и весьма продолжительное время], мне казалось, что я раз и навсегда потеряла способность идти за Люцифером, куда бы он ни попросил, молча, не задавая никаких вопросов. Я никогда не могла пожаловаться на отсутствие друзей или знакомых, вокруг меня вечно кипела жизнь, я обожала находиться в центре событий, собирая последние сплетни и новости. И только он один всегда стоял особняком ‒ слишком жесткий и даже жестокий для того, чтобы питать какие-либо иллюзии на его счет, и вместе с этим слишком заботливый по отношению ко мне. Когда-то я потеряла бдительность; когда-то я решила, что он будет рядом со мной всегда, тем больнее было терять почву под ногами, в тот момент, когда он просто отказался от меня по своим внутренним причинам. Иногда эта обида поднимала во мне голову; иногда я ненавидела его за его пренебрежение, для того, чтобы потом молча быть рядом, обрабатывая ссадины на лице после свиданий с отцом, если он просил об этом. Иногда мне казалось, что я понимаю его без слов; но иногда не было на небесах кого-то более далекого друг от друга, чем мы с ним.

Смотрю в его глаза, прикидывая, что он задумал, и на секунду меня пробирает дрожь от осознания того, что он, как и я, прошел по очень тонкой грани между жизнью и смертью вчерашней ночью. На фоне осознания того факта, что я легко могла потерять его навсегда, все наши бесконечные стычки и мелкие разборки казались такими несущественными, такими далекими. Пробегаюсь взглядом по его рукам, которые не выпускают мою ладонь, и почему-то думаю о том, что больничная роба скрывает почти все его татуировки. Когда-то я с закрытыми глазами могла прочертить каждую из них. Когда-то я могла без слов, с помощью одного только взгляда поговорить с ним и понять, что у него что-то случилось. Когда-то моя поддержка была единственной для него, ведь многие сторонились сына Сатаны по самым разным причинам: кто-то откровенно завидовал, кто-то считал его недостойным своего отца, кто-то просто не желал мириться с его вспыльчивым характером. И посреди этого хаоса всегда была я ‒ та, которая принимала его абсолютно любым, что бы не произошло. Кажется, что с того момента прошла целая жизнь, и она может вот-вот подойти к концу, если мы проиграем в войне, которую уже невозможно остановить.

Мои мысли такие же мрачные, как небо на улице; вдыхаю полной грудью прохладный ночной воздух, с наслаждением расправляя затекшие крылья. Обычно мы с Люцифером забирались на одну из башен школы, если нам нужно было обсудить что-то личное друг с другом, но сейчас от большинства башен ничего не осталось. Осознание этого факта больно царапает меня изнутри, и я как никогда благодарна демону за быстрое принятие решений. Обхватываю его торс руками, позволяя ночному воздуху беспрепятственно гулять по моему телу, пока мы добираемся до одного из парящих островков. Бросаю быстрый взгляд на лицо Люци, и безошибочно определяю, что тему его самочувствия после непродолжительного, но все же полета, поднимать не стоит ‒ он едва ли терпел сочувствие к себе, обычно считая это жалостью. Приземляюсь на прохладную траву вслед за ним, по привычке скрещивая ноги, и не могу удержаться от улыбки после его слов. Он обладал удивительной способностью чувствовать и озвучивать все то, о чем я думала на данный момент; первая улыбка за день на моем лице становится шире, когда его пальцы берут меня за подбородок, чтобы развернуть к себе.

Смело перехватываю его взгляд, не отводя своих зрачков от его. [float=right][/float]Так легко закрыть глаза на секунду, и представить себя рядом с ним на самом деле; представить, что рано или поздно из первых детей ада мы превращаемся в его правителей, таких же безжалостных и бессердечных, как сам Сатана. Думать об этом слишком просто, это то будущее, которое вполне бы могло у меня быть, если бы я хотя бы на секунду этого хотела. Все, к чему прикасался отец Люцифера, превращалось в чистое, черное зло; и доказательством тому была лишь оболочка прежнего Люци, который сейчас держал меня за подбородок. ‒ Той девочки больше нет, ты ведь знаешь. ‒ улыбка постепенно гаснет на моем лице, когда он отпускает меня, и я перевожу задумчивый взгляд на звездное небо за его плечом. ‒ Сначала она стала дочерью преступника, а потом ‒ сестрой убийцы. ‒ мой голос звучит почти_ровно, не выдавая недавних переживаний, но я все равно думаю о том, что Люцифер все поймет. ‒ Абриэль и Ади улетели вслед за Мальбонте. Я узнала об этом от Вики, с утра, и все еще не решила, как жить с этой информацией дальше. ‒ я говорю так просто, словно речь идет о ком-то чужом для меня, но моя напускная храбрость отдает привкусом лжи; вздрагивая от тяжелых мыслей, вновь смотрю прямо в глаза Люцифера. Мне не нужна его жалость, не нужно, чтобы он осуждал чужие поступки, только ради того чтобы поддержать меня. Сидеть с ним здесь, в одиночестве, не боясь показаться странной или слабой ‒ вот лучшая терапия, которая со временем сделает меня живой. По крайней мере, мне очень хотелось в это верить.

‒ Знаешь, что я сделаю первым делом, когда меня отпустят из лазарета в мою комнату? ‒ лукаво прищуриваюсь, отгоняя от себя мысли о тех, кого больше нет рядом со мной. ‒ Выброшу. Чертову. Аптечку. Хочу верить, что она больше никогда не понадобится ни мне, ни тебе. ‒ давлю тяжелый вздох в груди, мягко накрывая своей ладонью руку Люцифера, что лежит рядом со мной на траве. В голове сами собой проносятся воспоминания о методах воспитания Сатаны, что оставляли шрамы на лице и теле Люцифера; больше всего на свете я надеялась, что больше не увижу их. Ни-ког-да. Вопрос о том, как он чувствует себя после смерти отца, кажется мне дурацким и неуместным, но меня правда волнует его состояние. Гораздо больше, чем свое, если быть честной. Мягко провожу кончиком острых ногтей по его коже, задумываясь, какие слова лучше подобрать. ‒ Хотела бы сказать, что мне жаль его, но это будет ложью, ‒ горько усмехаюсь, вновь поднимая мерцающий серый взгляд на Люцифера, ‒ Но какие чувства испытываешь ты? ‒ поднимаю бровь, пока мои глаза внимательно следят за его реакцией.

Я ждала от него чего угодно, любой реакции, от дурацкой шутки, которая тут же бы подняла мое настроение, до агрессии на тему того, что вокруг нас наверняка были те, кто потерял гораздо больше, чем я. В конце концов, никто из моего ближнего окружения по крайней мере не умер, что в нынешних обстоятельствах уже можно было бы расценивать как подарок судьбы. Не то чтобы я не умела быть благодарной, просто моей натуре демона всегда было мало, и я никогда не соглашалась на меньшее, считая, что такие вещи как терпение и добродетель определенно ниже моего достоинства. Уверена, примерно 99% демонов думали так же; тем удивительнее сейчас было наблюдать за метаморфозами, которые мы все постепенно переживали. Слова Люцифера о принятии и полагании на волю других заставляют меня вынырнуть из собственных невеселых мыслей, удивленно уставившись на него; на секунду мне кажется, что он меня разыгрывает, и прямо сейчас в очередной раз посмеется над моей былой наивностью. − Кто ты такой и куда дел прежнего Люцифера? − с легким подозрением интересуюсь, убирая выбившуюся прядь волос за ухо. За подобные слова с утра Вики получила неслабый удар об стену и пару не самых приятных угроз от меня; во второй раз слышать похожее уже немного легче, однако эта чертова теория о том, чтобы дать другому право выбирать самому, чтобы просто понять и принять, не избавляет меня от чувства брошенности и ненужности.

Ни за что не признаюсь ему, что сейчас рядом с ним оно постепенно отступает.

Роняю голову на сложенные руки, шестым чувством улавливая, что Люцифер смотрит на мой профиль; следующие слова даются мне нелегко, но я чувствую, что должна быть откровенной с ним до конца, потому что он заслужил это, пожалуй, как никто другой. − Я понимаю, что ты прав, и мне не стоит принимать их предательство на свой счет. Но я не могу. Они оба улетели так поспешно, что даже не знают, жива ли я. − и если Абриэль еще мог бы полагаться на свое шестое братское чувство и связь, которая была между нами, то насчет Ади я была совершенно не уверена. Чувствую, как эти мысли, что носятся по кругу в голове, пробивают во мне дыры, лишая обычной защиты и беззаботности; в темноте все это кажется таким странным и далеким, словно происходит не со мной, словно я говорю о ком-то другом, просто пересказывая сыну Сатаны свежие сплетни. Следующие слова демона вызывают во мне одновременно улыбку и чувство легкой горечи; мне и самой ужасно бы хотелось вернуться в прошлое, сохранив себя такой, какой я была; но к сожалению это зависело даже не от меня самой. − Сложно оставаться полной жажды жизни, когда все вокруг, − делаю неопределенный жест рукой в воздухе, − разрушается на глазах, как карточный домик. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю. − мои губы трогает грустная улыбка, которая, впрочем, очень быстро становится чуть более лукавой. − Но я постараюсь не сдаваться, раз уж ты меня так сильно об этом просишь.

Возможность вот так просто подкалывать его, словно мы ненадолго вернулись в прошлое, постепенно расслабляет напряженные мышцы моего тела и спины; не говоря ни слова, я устраиваюсь рядом с ним на его крыле, не без удивления отмечая, что твердая земля кажется мне намного удобнее ужасной больничной кровати. В моих глазах, обращенных на небо, взрываются и догорают крошечные точки, что расчерчивают небо одна за другой. Я задерживаю дыхание, ощущая, как в уголках глаз вновь начинают закипать слезы. На этот раз они не имеют ничего общего со злостью или обидой, скорее накопившееся напряжение покидает мое тело таким образом. Если бы я только умела молиться, как наш главный ангелок, давно бы уже попросила Шепфу сделать так, чтобы ни одна из этих падающих звезд не была исчезнувшей душой моего брата. Но прошедший день окончательно сломал все мои прошлые ориентиры; я больше не верю ни в Шепфу, ни в дьявола.

Ни во что, кроме себя и странной магии настоящего момента.

Когда Люцифер, наконец, отвечает на мой вопрос, мне хочется сказать, что я как никто понимаю его, но это может прозвучать как та еще насмешка; ведь мой собственный отец в целости и [надеюсь] сохранности прямо сейчас наверняка разрабатывал с госпожой Уокер-старшей планы по защите школы. Я не хотела быть лицемерной с демоном, поэтому лишь в очередной раз давлю тяжелый вздох, прижимаясь лбом к его плечу. Если бы я только могла забрать этот и любой другой груз с его плеч, я бы сделала это, не задумываясь. Но есть войны, которые каждый из нас должен пройти сам, в одиночестве, принимая и переживая потери так, как умеет. Я так глубоко задумываюсь над его последним вопросом, что убаюкивающая тишина, которая повисла между нами, длится целую вечность. Мне кажется, что демон успел заснуть, пока я наконец решаюсь ответить, озвучив те мысли, что давно вертелись в моей голове.

[float=left][/float]− Мы оба понимаем текущее положение дел, Люц. − я приподнимаюсь на локте, находя взглядом его мерцающие в лунном свете глаза, и чуть наклоняю голову в сторону. − Наедине с тобой я могу признать, что методы Мальбонте ужасны, но в его идеях есть здравое зерно истины. Верхушка небес закостенела, и ей давно пора уходить на покой. − я говорю еле слышно, так, чтобы только он мог уловить каждое слово, что срывается с моих губ. − Возможно, я бы встала на его сторону, поддержав его. Поддержав Абриэля. Но это всего лишь теории. На практике я никогда, никогда в жизни не пойду против воли отца. А значит, останусь здесь и буду защищать школу. − беру паузу, чтобы сделать еще один глубокий вдох. − А значит, скорее всего, достаточно скоро умру, как и мы все. − мои последние слова повисают в воздухе между нами; не в силах выдержать его взгляд ни одной лишней минуты, я снова укладываюсь на крыло и прислоняюсь лбом к его плечу, устало прикрывая глаза.

По правде говоря, я всегда была той, на которую можно было рассчитывать; в любой ситуации, и это не раз играло со мной самую злую шутку. Прошли годы, что были для меня мигом, а для людей ‒ столетиями, прежде чем я научилась разбираться в душах, понимать, кто есть кто на самом деле. Кто и вправду дружит или находится рядом со мной, потому что ему нравлюсь я, такой, какая я есть, а кто пытается лишь продвинуть свои собственные выгоды. Благо, поводов было множество ‒ начиная от желания быть ближе к моему отцу, и заканчивая моим собственным кругом общения, который всегда был необычайно широк. Я любила людей, любила демонов, и иногда даже нормально относилась к ангелам, если они были не заносчивыми занозами в заднице, которые только и делали, что провозглашали безусловное преимущество небес перед адом. И сейчас, на развалинах того, что я могла бы назвать своим весьма счастливым "прошлым", я наверное впервые в жизни поняла, насколько на самом деле одинока. Близкие мне души теперь на самом деле можно было пересчитать по пальцам одной руки; и я не могла не чувствовать облегчение от того, что Люцифер остался одним из них.

В глубине души я знаю, о чем он хочет сказать, и внутренне боюсь этого; как бы хорошо я не знала его, сейчас это не имеет никакого значения. Слишком сильно все запуталось. Слишком много вчерашних друзей в одночасье стали врагами. Осудила бы я Люцифера, если бы он выразил свое желание полететь за Мальбонте? Безусловно. Ему досталось бы сильнее, чем Абриэлю, потому что мой брат никогда не скрывал своих желаний, и внутренне я давным-давно была готова к его предательству. Простила бы я Люцифера после, если бы осталась жива? Да, снова да. Всегда да, как обычно. Честно говоря, я не знаю, что еще ему нужно было совершить из всего списка запрещенных действий, чтобы я когда-нибудь его не простила. Тем не менее, я жду его ответа на свой не заданный вопрос с некоторой внутренней дрожью, которую слабовольно объясняю прохладным ночным воздухом. В моей голове у Ада нет и не может быть иного правителя. Только он. И дело здесь было не только в силе крови, не только в том, что трон принадлежал ему по праву рождения. Просто он был достоен этого, как никто.

У моего отца никогда не было политических амбиций, он всего лишь хотел жить в свое удовольствие, заботясь о безопасности своей семьи. Да и я никогда не мечтала стать первой принцессой Ада, прекрасно понимая, какие обязательства это на меня наложит. Вряд ли бы я смогла остаться самой собой, той непосредственной и совершенно свободной от предрассудков Мими, которой я старалась оставаться всегда. Остальные кандидаты вроде Азазеля - очередные пережитки прошлого, выживших из ума стариков, которые понятия не имеют о текущем положении дел, но тем не менее старательно делают вид, что разбираются в чем-то. О Мальбонте и говорить не стоило ‒ я все еще верила в то, что его самоуверенность сыграет с ним злую шутку, и карма за все смерти и боль, что он принес в наш мир, настигнет его тогда, когда он меньше всего станет этого ожидать.

И я буду первой, кто непременно поспособствует этому.

Слова Люцифера разливаются по моей душе невероятным чувством облегчения; мне кажется, что едва ли не впервые за эти дни я могу спокойно дышать, не ощущая тяжести на своей грудной клетке. Я нахожу его горячую ладонь в темноте, и крепко сжимаю, стараясь передать этим жестом всю свою поддержку; но одновременно с этим не могу не думать о том, насколько длинным и тернистым будет наш путь. ‒ Я хочу, чтобы ты знал ‒ ты можешь рассчитывать на меня всегда, что бы не случилось дальше. ‒ не то чтобы он раньше сомневался во мне; просто сейчас каждый союзник на вес золота, и мне хочется передать часть моего спокойствия и уверенности ему. ‒ Я поддержу тебя в любом случае, и сделаю все возможное и невозможное для того, чтобы ты забрал то, что принадлежит тебе по праву. ‒ мой голос звучит твердо и спокойно; я искренне верю в то, что говорю, я никогда в этом не сомневалась. ‒ Не хочу видеть в Аду никакого другого правителя. Тогда это будет не мой дом. ‒ мои губы трогает лукавая улыбка, и я знаю, что он почувствует это по моему изменившемуся тону.

Его следующие слова заставляют меня улыбнуться еще шире; в какой-то момент я даже тихо смеюсь, не над ним или его внезапным порывом искренности, а над тем, насколько правдиво звучат его слова. ‒ Это правда, ты никогда не заслуживал меня. ‒ перевожу на него искрящийся серый взгляд, и невинно пожимаю плечами. ‒ Чего ты ожидал, что я буду спорить с тобой? Ну уж нет. ‒ вновь улыбаюсь, легко щелкая его по носу кончиками длинных ногтей, демонстрируя удивительную меткость в темноте. Я могла бы припомнить ему миллион наших размолвок в прошлом, и самую большую, когда мы не разговаривали несколько лет, но не буду, просто потому, что не хочу. Просто потому что теперь это все не имеет никакого значения, и должно быть забыто так стремительно, словно никогда не существовало. Я никогда не отличалась особым великодушием; но это ведь был Люцифер. Совершенно особая история. Я вновь улыбаюсь ему, слегка кивая, давая понять, что ценю все то, что он сказал. И не сомневаюсь в нем ни одной минуты; надеюсь, также, как он сам не сомневается во мне. Вновь укладываюсь на его темное крыло, обнимая его торс одной рукой; тихо выдыхаю воздух из легких, прежде, чем сонно предложить, ‒ Давай останемся здесь? Меньше всего мне хочется возвращаться в ужасное больничное крыло, ‒ прикрываю глаза, прислушиваясь к неровному ритму его сердцебиения.