| ’’я обожаю горечь, спасибо моему опыту. это привилегия того, кто действительно живет. ты тоже должна научиться предпочитать г о р е ч ь. в конце концов, когда все остальное пройдет, горечи останется в избытке. © |
[indent]Для каждого человека или существа, не столь важно, понятие "самое дорогое в жизни", настолько разное, что практически невозможно эту тайну разгадать, хотя обманчиво кажется, что ответ лежит на поверхности и он до банального прост. Ведь никто не может влезть другому в душу, чтобы разобраться что и к чему. Даже не смотря на способность ангелов и демонов заглядывать в сознание друг друга, они видят лишь мысли и воспоминания, но не видят того, чего не хочет ни видеть, ни помнить тот, в чьей душе ковыряются, словно раскалённой иглой в нагноившейся ране. В нашем подсознании присутствует та самая дверь за которой существуем настоящие мы: умеющие плакать и искренне смеяться, жаждущие вернуть беззаботное детство или окунуться с головой в счастливую юность, помнившие, что такое любовь и каково это, когда в животе порхают бабочки от одного касания того, чьё присутствие заставляет трепетать каждую клеточку, познавшие горечь потери и пережившие страдания из которых сплетена эта самая дверь, ключ к которой мы предпочитаем куда-нибудь поглубже засунуть и забыть где именно он лежит. Так ведь проще дальше жить, проще дышать и забывать всех тех и всё то, что давало смысл жить, а не существовать.
[indent]Именно за такой дверью Ребекка Уокер спрятала себя смертную, никчёмную, слабую, но парадоксально счастливую, любимую и такую неправильную, какой после смерти она быть больше не хотела. Она хотела забыть о том, что где-то глубоко внутри у неё всё ещё есть человеческая душа, она родилась с нею и даже после смерти едва ли сумела с ней расстаться. В отличии от рождённых ангелов и демонов, бывшие смертные, они же непризнанные, куда больше подвержены страстям, эмоциям, слабостям и желаниям, их вечность может быть куда более яркой, нежели у рождённых, которые зачастую презирают непризнанных за их недостатки и человеческие слабости. Уокер поклялась самой себе, что докажет всем им, что это не так, что непризнанные ничуть не хуже, да так, что и вправду заставила себя забыть о том, что когда-то была человеком и не только благодаря порошку, который принимают все непризнанные, дабы отпустить свою минувшую жизнь на земле. И не желая вспоминать, отказалась от человеческой потребности любить и быть любимой, ставя себе лишь цель стать сильнее, лучше, влиятельнее, вытесняя из себя всякие иные желания, которым теперь не было места в её существовании. Так было проще и легче, не чувствовать, что что-то болит, что что-то всё ещё может болеть. Появление Вики было словно удар под дых, мелкая трещина, которая расползлась десятками других в момент, когда голова Винчесто покатилась по эшафоту и превратившаяся в целую пропасть, когда её начал ковырять изнутри этот чёртов дух. И уже только за это Ребекка ненавидела его и продолжала по кусочку пытаться собрать всё обратно.
[indent]Она таяла буквально на глазах. Бледнела, выдыхалась, с отвращением глядя в зеркало на стене на то, во что превращается её тело и лицо: впалые щёки, тёмные круги под глазами из-за отсутствия сна. Она не пила и не ела, потому что сама себя ощущала едой для демона внутри, забыла как выглядит дневной свет и как тепло светит солнце, которого не было в помещении без окон и с одной единственной дверью. Платье, и то висело на ней, словно на вешалке и больше не было той красивой, уверенной в себе женщины, но она упорно держала ровно спину, не желая сгибаться под давлением сложившихся обстоятельств, хотя даже собственные крылья казались ей неподъёмной ношей.
[indent]Волком бы взвыла, запертым в клетке, если бы были силы, но её хватало лишь на медитацию в позе лотоса, в моменты когда её "сосед" начинал особо буйно себя вести, о чём свидетельствовала струями льющаяся изо рта или носа темно-бардовая кровь, давным-давно заляпавшая некогда белоснежное платье. Спасибо хоть вода и возможность умыться в этих "апартаментах" присутствовала. Хотя один чёрт знает сколько она там просидела, ничего более ей просто не нужно было. Иногда она кричала. Орала не своим голосом проклятья, от того что демон внутри просто начинал сходить с ума, его бесило то, что он по факту дважды заперт, ведь вселялся в это тело не для того, чтобы терять время на просиживание в нём драгоценного времени за которое мог уже ангельско-демонский геноцид устроить. Находясь в своём уме, Уокер то и дело усмехалась его попыткам добить её и отвлекалась на козлёнка от воплей в своей голове. Когда сидишь взаперти, словно зверь, невольно начинаешь симпатизировать тому, кто оказался в такой же ситуации, а беленький козлёнок то подставлял мордочку под её руку, призывая себя погладить, то спал в её ногах, как будто бы это могло её как-то успокоить и если бы он соображал что-то.
[indent]Ребекка не слышала как оказалась в комнате не одна, лежала спиной к креслу на кровати и только встрепенувшееся животное у ног заставило её пошевелиться, а затем и сам гость непрошенный голос подал, обозначая своё присутствие.
[indent]— И тебе привет, Люцифер. Дела у меня "отлично", спасибо, что спросил, ты сегодня такой душка, — хмыкнула женщина и с тяжёлым вздохом приподнялась на кровати, развернулась к демону лицом, садясь и свешивая босые тонкие ноги со своего ложа, — ты или он, как-будто мне есть разница кто из вас меня раньше убьёт, — смеется хрипло, едва ли собираясь демонстрировать Дьяволу своё давно упадническое настроение, руками сжимает край постели и смотрит на него с видом, как-будто молча говорит: "А я что говорила? Не хочешь меня слушать, упрямый демон", но вслух выдала иное: — я его несколько месяцев удерживала и сейчас удержу, об этом можешь не беспокоиться. — Хотя он едва ли будет ей верить. Бесишь. Её в принципе бесит, когда в неё не верят, сразу же разгорается желание доказать обратное. Наверное, именно поэтому она добилась того, чего до неё не добивался никто из непризнанных.
[indent]Сползая с кровати, брюнетка выпрямилась, стоя в опасной близости от невидимого барьера, дотронувшись до которого её не слабо может кинуть в стенку, но в этот раз такие полёты ей повторять как-то нет желания. И без того всё тело ноет. Вскинув бровь, женщина молча наблюдала за тем, как вошедшие серокрылые стирают часть рун от чего, если честно, даже дышать становилось легче, словно в душном помещении кто-то форточку открыл.
[indent]— Какой ты сегодня щедрый, однако, — криво ухмыляется Уокер, поведя бровью на подарок в футляре, — дизайн, небось, сам выбирал? Предсмертный подарок мог быть и поскромнее, я не падкая на блестяшки, — не смотря на слабость в теле, силы на едкие комментарии в ней всегда были, это лучше, чем ныть о том, как ей плохо и какая она несчастная.
[indent]— Нравится? — Скашивает ехидный взгляд разноцветных глаз на демона, явно любовавшегося видом униженного Серафима в ошейнике от самого Дьявола. — Надеюсь, за поводок меня к своей ноге не привяжешь? Так-то я далеко всё равно не убегу, пока ты выгуляешь меня до Небес, — да, рот у неё не закрывался в принципе. Наверное, сказывалось одиночество взаперти, а с козлом как-то особенно не пообщаешься, чтобы не услышать в ответ очередное наивно-растерянное "м-е-е-е".
[indent]— Шепфа упаси, какие фокусы, о чём ты вообще, — пожимает острыми плечами и позволяет Люциферу утянуть себя из тюрьмы в коридоры Преисподней, просто потому что так ей хотя бы легче идти было.
[indent]Оказавшись через портал на Небесах непосредственно в Цитадели у самих врат Шепфа, Уокер наконец-то сумела вдохнуть полной грудью. Здесь воздух явно был чище и дышалось свободнее, даже мысли в голове, казалось, приобретали более упорядоченный вид, а может в этом был виноват ошейник с рунами на её шее, из-за которого соседа в голове практически не было слышно, но Серафим совершенно точно ощущала его, мягко говоря, недовольство. Огромные кованные врата залитые небесным светом, таким ярким, что резало глаза, но самым удивительным было то, что замочной скважины не было, лишь ручка за которую чуть помедлив взялась Уокер, сначала ощутив резкое жжение, которое, впрочем, быстро прошло.
[indent]— Я и есть ключ, — не громко поясняет она, краем глаза взглянув на Дьявола, которому, вообще-то, здесь не место, как и за порогом врат. Перешагнув невидимый барьер, Ребекка пропала за стеной ослепительно яркого света. Каждый шаг давался огромным усилием, наличие тёмной силы внутри усложняло возможность находиться здесь и с трудом, но ощутив мощную энергетику оружия ангельского, Серафим почувствовала как оно само материализуется в руке, после чего она и сама не понимает, каким образом оказывается за вратами, что с характерным скрипением захлопываются за её спиной. Она ощущала такую пустоту внутри, такую дикую тоску, словно все те потери, разочарования и боль, которые она ощущала за всю свою жизнь, начали давить с такой силой, что ещё немного и её просто разорвёт, если она сейчас же, немедленно не выплеснет все свои эмоции.
[indent]— Прости, — как-то отрешённо шепчет Уокер, со звоном роняя из опущенной руки ангельский клинок, после чего из последних сил шепчет заклинание для переноса, в голове рисуя место, куда ей сейчас жизненно необходимо и исчезает, оставляя за собой лишь ворох перьев золотых.
[indent]Приземление оказалось не самым мягким, её не слабо кинуло на каменные ступени в гроте. Сдавленно простонав от боли после падения, Уокер приподнялась на руках вскидывая голову и фокусируя взгляд на четырёх статуях ангелов, стоявших вокруг каменного бассейна наполненного слезами. Сейчас, когда демон внутри был максимально подавлен, а все её подавленные годами чувства вылезали наружу, ей нужно было дать им волю без свидетелей, в последний раз.
[indent]— Сколько раз я молилась Тебе, — шептала Уокер, поднимаясь на ноги, — просила Тебя, — каждый шаг по ступенькам давался с трудом, словно она по битому стеклу ступала, бледная, на себя не похожая, — умоляла Тебя спасти её, — падает на колени у самого бассейна, упираясь в него руками и вскидывая голову куда-то вверх, — спасти его, но Ты был глух к моим мольбам, был глух к крикам и страданиям детей твоих, которых Ты не посчитал нужным спасти, — её глаза терялись во тьме, что возвышалась над головой, затем опустились к светящейся во тьме воде, словно пыталась рассмотреть где-то там на дне солёных слёз отражение того, к кому обращалась, — а теперь я ношу в себе чудовище, которое ты пожалел, так почему же я всё ещё жалею оставшихся детей твоих?! Почему я должна платить за Твои ошибки?! Почему я должна терять?! — Её крик был полон такой несоизмеримой боли и тоски, что удавиться хотелось, а по щекам, впервые за многие годы, градом катились слёзы, растворяясь в слезах той, которая проливала их за своего сына, за которого не должна была молиться. — Ради чего всё это?! Ради кого...