- Какие необычные у Вас глаза.

Девушка на контроле на посадку засмотрелась на его разноцветные глаза. Багаж Габриэля перепроверяли трижды. Это немудрено: в чемодане был самый настоящий арсенал, а в другой дорожной сумке, что разительно отличалась размерами от первой сменная одежда. Его досматривали трижды, перепроверяли лицензию, разрешение, допуск на перевозку оружия, затем само оружие, чтобы оно не было заряжено. Вопросов вызывало все, начиная от коротких ножей, огнестрельного оружия и, несомненно, клинка. Больше всего внимание привлекли наручни со скрытыми клинками.

Габриэль все это время сохранял полное спокойствие и даже некоторое равнодушие. Его разбудили несколько лет назад, за которые ван Хельсинг изучил мир вокруг него, новые правила, законы. Он максимально не хотел, чтобы с ним всюду снова мальчишка из Ордена. Габи не помнит, но каждый раз эти мальчишки задают ему сотни вопросов об охоте, хтонях, жизни самого охотника и его сущности, ведь таких больше нет в Ватикане. А его боятся. Не желают давать свободу, но держать зверя в клетке себе дороже.

- У моего племянника тоже гетерохромия, но у него зеленый и голубой глаза, а у вас очень необычное сочетание.

Она смутилась на его улыбку, под пристальным взглядом девушка вернулась к изучению его документов. Ему же приходилось буквально учиться быть милым, радушным, приветливым, чтобы люди задавали меньше вопросов. Как охотник, в ситуации, где нет необходимости изображать из себя невесть что и кого ван Хельсинг был молчалив, холоден. Он с трудом представлял кем на самом деле является. Без памяти – совершенно – будто чистый лист, но с ощущением чего-то неправильного в душе. Возраст был для него не секрет. В Ордене был один старый охотник, его лицо было испещрено глубокими морщинами, пальцев коснулся артрит, превращая некогда ровные руки в подобие граблей. Этот старик, шаркая по каменному полу в ночи нередко приходил к Габриэлю и все задавал ему вопросы. Помнит ли тот своего отца, помнит ли свою жизнь до Ордена, ранние пробуждения… Из всех встречных вопросов он смог ответить только на один, аргументируя это тем, что с памятью нельзя играть, она сама должна отдать свои знания и образы.

- Странное слово «гетерохромия», - с приветливой улыбкой отзывается охотник, принимая из рук девушки свой паспорт и билет на посадку, - у вас чудесные зеленые глаза. Я слышал, что они очень редкие. Ваш оттенок светлый, чистый, впервые такие вижу без вкраплений карих точек.

Он не врет, потому что не помнит видел ли такие, но что-то кажется знакомым. Легкое чувство dejavy растворилось как только Габриэль пошел дальше по коридору в салон самолета. Здесь его тоже приветствует молодая девушка, та же фальшивая улыбка, ряд белоснежных ровных зубов, ярко красная помада на губах и в тон ей маленький шарф, завязанный на её тонкой шее. Он отвечает такой же фальшивой улыбкой, следует к своему месту, где без труда размещает свой тяжелый багаж на полке и после этого присаживается возле окна.

У него нет страха полета или высоты, он не боится разбиться или умереть. Это все не страшно, если нет прошлого. Ван Хельсинг много раз задавался вопросом о том, каким он был в детстве, были ли у него родители. Самые ранние писания о нем не сохранились, словно бы Габриэль всегда был в Ордене, просто вот взял и появился. В этом молчании для себя Габриэль видел недоверие. Ему не нравится, что от него что-то утаивают, но найти информацию самостоятельно практически не удается. После очередного пробуждения ван Хельсинг понял кое-что ещё, помимо того, что ничего не помнит – он совершенно не доверяет Ордену. Те юнцы, что сначала вились вокруг него, немедленно докладывали о состоянии охотника и тем более о тех вопросах, что он задавал.

Единственное, что не вызывало сомнений так это то, что обнаглевшая хтонь должна быть приструнена.

- Сэр, напитки? – уже другая стюардесса интересуется у него.

Её туго стянутые в пучок волосы были того же темного цвета, что и его собственные.

- Нет, спасибо. Не беспокойте меня до конца полета.

Она с пониманием кивает и идет дальше по проходу. Он летит обычным классом, не бизнес, игнорируя излишние для себя удобства. Здесь можно просто потребовать не беспокоить его, а там, да черт знает, как там. Если и летал когда-то, то не помнит.

Габриэль закрыл глаза.

Ему практически не снятся сны. Какие могут быть они без воспоминаний? Одиночество съедает его без остатка, находится лишь одно спасение – книги. Из всего прочитанного Габриэль понял одно – люди любят страдать, от любви, от боли. Они любят пугать друг друга, но в реальности страх не терпят. Книги, которые он читал тоже были наполнены разных созданий, с огромным воодушевлением один из младших братьев Ордена рассказывал Габриэлю про вампиров, оборотней и другую нечисть, шепотом затем, признаваясь, что боится с ними встретиться.

Последние несколько ночей какое-то подобие сна было, однако оно ничего не принесло ему. Ни улыбки. Ни хорошего настроения – ничего. Смазанные образы были созданы после просмотра очередного фильма. Всё это только будоражит желание узнать кто же он на самом деле, кем были его родители, что он родился вот таким?

- Папа! – худенький мальчишка с вихрами непослушных русых мелких кудрей, держал себя за руку, из ладони которой яркими алыми каплями струилась кровь. Его отец судорожно разматывал сумку, в поисках аптечки и что-то приговаривал мальчику. Габриэль осмотрел паренька: высокий, худой, с миловидным личиком, светлыми голубыми глазами, обрамленными темно-синей каймой, бледный – видимо от страха; на худых ногах штаны болтаются, если бы не туго стянутый ремень, что мальчишка остался бы без одежды. На коленях зияют две дырки и мелкие ссадины.

- Дай руку, - ван Хельсинг присел перед мальчиком на колено. Ароматная кровь соблазняла его, вызывала сухость во рту и глотке, от которой он царапал языком при попытке сглотнуть немного слюны. Габриэль без труда вонзит острые в эту тонкую цыплячью шею и всего за минуту осушит детское тело. Ему нужны силы перед встречей с его целью. Белоснежный платок оборачивает вокруг тонкой ладошки, шелковая ткань впитывает кровь, но у мальчишки хотя бы исчезла паника из глаз. Нет, охотник не сожрал мальчишку, не осушил и не отбросил тщедушное тельце в сторонку.

В аэропорту Валахии не так много людей, эта страна, знаменитая своими рассказами про Дракулу не выглядит гостеприимной, только особые любители могут сюда сунуться. Так говорил тот старик из Ордена, на деле же людей достаточно, а ещё он называл эту страну Валахией, а не Румынией и это слово отчего-то было ближе самому Габриэлю. Глупости, считал охотник. «Интуиция», возражал старик.

Самым странным было изучать правила дорожного движения. Автомобили не нравятся Габи только по той причине, что их слишком много вокруг. Куда ни плюнь, но как средство передвижения это удобно. Достаточно скинуть в багажник свои чемоданы и все – двигай вперед. Его цель местная легенда. Влад Дракула, который когда-то давным-давно стал королем всей местной хтони, что ему поклонялась в итоге. Тот, кто пьет кровь. Ван Хельсинг игнорирует это их сходство, ведь на своем пути ему встречались разные вампиры. Просто он сам немного отличается от них да и только.

В местной деревушке под грохочущие удары со стороны замка Габриэль напускал крови местной скотине. Убивать животных он не собирался – жалко же, но вот немного пустить кровь, порезав мелкую вену острым ножом, он нацедил себе достаточное количество крови. Теплая, разномастная, со смешанным вкусом животная кровь не могла сравниться с той, что течет в жилах человека. Силы что одна, что другая дает одинаковые, но вот на вкус разительные отличия. Он должен быть силен. Он должен использовать все свои возможности, потому что его противник не тупая хтонь из леса, а сам Влад. Дракулу нельзя недооценивать. Это может стоить жизни.

Машину Габриэль оставил за две мили до замка, на портупеи привязанной вокруг обоих бедер у него закреплено по одному ножу в чехле, за спиной меч в ножнах, наручни с клинками. Пистолеты использовать нет желания, это оружие ему словно бы чуждо, хотя и оно бывает полезным. Пальто он снимает, оно будет сковывать движения.

Габриэль замер. Природа здесь не та, что в Ватикане, дикая, нетронутая почти. Дорога осталась далеко позади, машина стоит в низине, под деревьями, за кустарником, чтобы оставалась незамеченной. Певчие птицы заливались своим пением, свежая зелень на деревьях, трава по щиколотку, и небо с лениво плывущими облаками. Это место кажется ему родным, здесь так спокойно, тихо. Закрывая глаза и обращаясь в слух, Габи слышит шевеление хтони где-то в лесу. Запах мокрой, после вчерашнего дождя земли щекочет нос. Не смотря на то, что произошло здесь вчера он не чувствует запаха крови. Легкая прохлада легким ветерком пробирается под одежду. Он слегка ежится, открывает глаза и смотрит вперед, где на возвышении стоит замок, серый, многовековой и живой. Наклоняясь вперед Габриэль легкой трусцой направляется к возвышению. У него нет никаких мыслей, никаких ожиданий.

Он охотник, которому поставили цель и к этой цели он движется, совершенно не помня, что уже был здесь, что схватка между ними закончилась тяжело и смертью одного. До замка он добежал легко, дыхание не сбилось даже. Ноги сами несут его за высокое здание, не с парадного входа. Мимо маленького кладбища, через скрытые ходы. Прохладный камень встречает его равнодушием. Габриэль не очарованный внутренним убранством не мог отделаться от ощущения, что здесь ему уютнее, нежели в Ватикане. Словно он попал в то место, где был маленьким. Но это невозможно. Подобного не было.

Ступая медленно, идет тихо, даже эхо не отражается от стен. Жизнь здесь словно замирала, будто истинное сердце этого дома собиралось покинуть его. Он бы не удивился заметить здесь наполовину закрывшийся цветок, в ожидании своего часа, сложил лепестки и замер. Широкие коридоры, высокие своды и голые стены, на которых местами висят картины. Здесь нет пыли – за замком верно присматривали все это время. Габриэль прикрывает глаза вновь. Он слышит голоса впереди, за стеной и крепкими дверьми. Если идти, то только туда. Замок не помогает ему скрыться, но и не выдает, тени с охотой принимают того, кто прячется в них, добровольно скрываясь от света.

Приоткрытая дверь позволяет увидеть две фигуры в большом зале с огромными витражными окнами. Свет, пробивающийся через цветное стекло оставляет на стенах и полу яркие кляксы. Габи не слушает разговор, не вынимает из ножен со спины свой меч, выкованный из лучшей стали.

Скрываться нет смысла, его заметят вскоре. А потому Габриэль входит в большой и пустой зал спокойно, словно он здесь не незваный гость, а как минимум хозяин. И нет смысла произносить слова. Ледяной, спокойный взгляд разноцветных глаз устремлен на Влада. На лице нет эмоций, да и откуда? Габи не помнит ничего, он – почти чистый лист, с заполненными парой строк, незапятнанный и лишь на обороте вся его история написана кровью. Здесь же он лишь охотник, неживая оболочка. Ему ничего не говорят не это имя, не это лицо. В молчании он равнодушно смотрит н девушку. Она – не его цель, но если будет путаться под ногами, то умрет.

Ван Хельсинг поднимает не спеша руку, заводит за голову, крепко хватается за рукоять меча и вытаскивает его с протяжным тихим звоном. Рукоять будто влитая ложится в ладони, нутро орет «неправильно!», таким отдаленным голосом. Охотник склоняет голову к плечу едва заметно, опускает руку – удар острия меча о камень. Никаких предупреждений про Орден, никаких слов или имен. Ничто не нужно. Ничто не важно. Только цель.

Он делает медленный шаг вперед, клинок скребет по камню, яркие искры всполохами разметаются в стороны, угасая ещё в падении. Второй шаг, с нарастающей скоростью. Металл все ещё скребет о камень, искры все ещё вспыхивают яркими цветами. Полукругом на ходу, Габриэль ведет рукой, рассекая камень, искры ярче, больше, выше разлетаются и он вскидывает клинок, бросаясь в атаку на Влада.

В голове лишь одно – приказ «убить».

Подпись автора

приодел папа

Ни один смертный не смог бы противостоять в этом бою каждому из соперников. Оба нелюди, слишком сильные, быстрые, каждый предугадывает атаку другого. У Габриэля нет эмоций лишь приказ, который он намерен исполнить. Влад же не просто хтонь, он выше их всех на добрый порядок, сильнее любого из них. Ему много веков, как и ван Хельсингу, но разница в том, что Габриэль не помнит своей жизни.

- Ты уже делал это, - произносит мужчина, разминая затекшие ноги охотника, - ты уже убивал Дракулу.

- Но он ведь жив, - безразлично озвучивает известный факт.

- Верное, убить его непросто, но ты победил его один раз, победишь и в другой.

Никого не волновало, что в прошлый раз погибла жена Влада, которая была обычным человеком и совершенно не при чем. Он этого не помнит, но её смерть не должна была произойти. После того случая он вновь сорвался, убил охотника прежде, чем его самого вновь усыпили.

Сон, охота, сон. Это совершенно ненормальная жизнь. Каждый раз ему «напоминают» о том, кто он есть на самом деле, то он охотник, что он ОБЯЗАН делать. Иногда Габриэль верит в с первого раза, иногда сомневается, а порой видит в Ватикане врага. Его голова словно затертый пергамент, на котором, по меньшей мере, сотню раз пытались то-то написать. Того и гляди вот-вот прохудится.

Пока он не дает волю своим эмоциям, он будет хорошим охотником. Лучшим. Потому его и берегут. Габриэлю не ведом страх, его можно отправить хоть куда – все равно вернется. И у него тоже случались провалы и промахи, которые он был готов тут же исправить, только бы перевести дыхание. Ватикан в свою очередь его медленно и верно уничтожали как личность, превращая в послушного раба. Послушного, но не совсем предсказуемого. Чем дольше его держали в сознании, тем быстрее он начинал задавать вопросы. На каждый из таких было крайне сложно получить ответ. В основном им управляют инстинкты. Эти самые инстинкты не позволили молодым мальчишкам в Ватикане отстричь охотнику волосы слишком коротко, а вплетенную ранее рыжую прядь переплести вновь. Эта прядь чьих-то волос была ему дорога. Порой ван Хельсинг долго на неё смотрел, но не решал снять. С ней он чувствует себя хоть сколько-то целым.

Влад по каким-то причинам не сопротивляется. Он уходит от удара, прикрывая собой девушку, уводя охотника в сторону, укорачивается, подныривает по ме и снова уходит в строну. Это даже не защита. Охотник начинает злиться. Почему столь опасный вампир не сражается? Почему не собирается отправить Ватикану отрубленную голову их пса? Уж вряд ли бы Габриэль такое бы пережил.

Он хочет крикнуть «сражайся», xтобы призыв отражался в стенах замка, да только в этом нет нужды. Клинок цепляет чужое плечо, разрезает плоть так просто. Чужой крик словно победная сирена. Ван Хельсинг не чувствует радости, в конце концов он не пытать сюда пришел, а забрать чужую голову. В порыве злости он выбрасывает Цепеша в сторону окна. Ощущение дежа вю накрыло его с головой. Словно бы стены знакомые, и ситуация. Перед идущим к разбитому витражу, висящим над пропастью Владом Дракулой вдруг возникает девица. Она широко раскидывает руки, преграждая путь.

- Нет! Остановись! – Габриэль не хочет это слушать, желает обойти её, но она вдруг вцепилась в его руку, крепко сжимающую меч. Теплые ладони, мягкий взгляд, полный страха.

- Прошу, - взмолилась она, - не надо.

Что-то происходило. От её прикосновения что-то происходило, Габриэлю вдруг стало СТРАШНО. Как дети неосознанно чего-то боятся, так и он вдруг испытал это ощущение падения в пропасть. Меч из рук выскальзывает и со звоном падает на каменный пол, девушка убегает к разбитому окну помогать Владу забраться внутрь, а Габриэль в панике начинает бегать взглядом у себя под ногами и пытаться выровнять сбитое дыхание.

- А ну вылазь! Кто ж так рыбу-то ловит, ну, - бархатный смех заглушает плеск воды, но лишь ненадолго. Ему удается увидеть рыжую копну волос, что ещё недавно были затянуты в тугую косу, широкую улыбку и огромную, словно бы медвежью ладонь, протянутую навстречу. Чья-то хватка крепка, цепкая, не позволит упасть. Его вытаскивают из теплой воды одним рывком, сажают в лодку и снова этот смех.

-А гляди-ка, поймал! - За шиворотом рубашки бьется рыбешка.

Он напуган, он в ярости. Происходящее с Габриэлем что-то новое. Его голову словно сжимают тиски, надавливая все сильнее и сильнее, в висках непередаваемая боль и она вгоняет его в неистовство. Длинные пальцы цепляются за темные волосы, ногти впиваются в кожу, он хочет орать, но вырывается наружу лишь сдавленный стон. Нужно уходить. Это место стало не выигрышным полем боя, нужно уходить немедленно, пока его самого не убили.

"Мы живы, а это главное", - чужие слова, что режут по самому сердцу. Габриэль выбирается из зала, пошатываясь в коридор, умудряется сделать пару шагов, но падает на колени, вглядываясь в пустоту. "Габи", его лицо расслабилось, превращаясь в какую-то безжизненную маску, руки опускаются вдоль тела. Что-то странное происходит с ним, что-то, чего прежде не случалось, успевает подумать он, прежде чем проваливается в кромешную темноту, падая на каменный пол.

Отредактировано Gabriel van Helsing (2021-05-16 03:33:34)

Подпись автора

приодел папа