Каждый день он видел глаза мальчишек, таких же как и он, привезенных к османам в знак покорности султану. Читал озлобленность, зверем метавшуюся от бессилия: чужеземные принцы были здесь никем. Подобно диковинным павлинам, поначалу они вызывали интерес — экие смешные на фоне чернявых сарацинов, но, как к любой игрушке, вскоре к их чуднуму виду привыкали [если это можно было так назвать].

Во владениях падишаха Мурада Аслан был уже давно. Так давно, что плохо помнил свою родину, почти забыл лицо матери и твердую руку отца, наставляющего быть храбрым и стойко переносить трудности и лишения. Он помнил рыдания женщин, которые обнимали и целовали так сильно, что щеки болели. А потом его посадили в повозку и под конвоем янычар увезли в неизвестном направлении. Сколько продолжался путь, Аслан также не помнил, однако путешествие это на тот момент стало самым продолжительным в жизни мальчугана. А еще он все еще помнил, каково это, впервые оказаться в незнакомой стране, где каждый смотрит на тебя как на собачонку. Ухмыляются, говорят о чем-то своем, но ты их не понимаешь и только хлопаешь глазёнками, боясь представить, что ожидает дальше. Маленький Аслан не плакал, хоть и очень хотелось, но он помнил слова отца и держался подобающе. Царевицу Болгарского царства не дулжно хлюпать носом и раскисать, его народ сильный и выносливый — и он такой же.

Как ни странно, жизнь у османов была мало похожа на плен. С чужеземцами обращались хорошо, даже слишком, хоть и не упускали случая напомнить о реальном их статусе. Аслан и не забывал. Жадно ждал новостей с родимого края, хоть каких-нибудь, пусть даже самых крох, лишь бы знать, что дом еще есть, а значит когда-нибудь он непременно туда вернется… когда-нибудь. Надежды на возвращение рухнули, когда Аслану было лет десять. В памяти до сих пор сохранился шквал эмоций, вызванный известием о потере родины. Как перестала существовать? Что значит “вошла в состав”? Что произошло с царским родом и всеми теми людьми, лица которых он помнил смутно, но которые были близкими в той, прошлой жизни?..

К удивлению мальчишки, султан не выпроводил его пинком под зад сразу же, как он утратил фактический статус принца. В жизни Аслана не последовало кардинальных перемен; с виду всё осталось, как и раньше. И только зияющая дыра в том месте сердца, где раньше располагались видинские земли, дымилась и шипела — как прежде уже никогда не будет, закончилась эпоха Второго царства.

С тех пор минуло много времени. Веснушчатый мальчишка вырос в крепкого отрока, который бегло разговаривал на языке басурман, был обучен грамоте, письму и другим наукам, необходимым юношам его происхождения. Оброс приятелями и недругами, которые за глаза называли оборванцем. Существовать рядом с другими чужеземными принцами — все равно что угодить в банку со змеями: каждый видел врага в соседе и все вместе ненавидели османов. Тут не давали слабины и не упускали возможности дать тычка. Но и с этим можно было свыкнуться, пусть и не смириться. Детям насара (как называли здесь христианский люд) дозволялось учиться вместе со знатными саранчатами, благодаря чему у Аслана была возможность увидеть мирную жизнь другой страны, где солдаты и сражения оставались где-то там, далеко за пределами городских стен. И эта жизнь пленяла своими красками, размеренным темпом и умением наслаждаться моментами, которые Господь посылает своим детям. Наверное, в этом и был главный урок, выученный Асланом: он любил жизнь в каждом ее проявлении, что бы она ни несла с новым днем, какие бы трудности ни готовила. Он не сделался замкнутым и охотно шел на контакт с самыми разными людьми. Во вновь прибывающих мальчишках из христианских стран он видел себя. Может поэтому так стремился подружиться с каждым, сказать доброе слово и успокоить — всё не так страшно, юные принцы не будут жить в тюрьмах и их не станут сечь за любую оплошность. Султан Мурад мудр и милостив… кто бы мог подумать?

Но такое положение вещей не могло длиться вечно. Всему приходит конец, и царствию славного самодержца тоже. На его место пришел взбалмошный мальчишка, едва ли старше Аслана, который получил в руки целую империю, об управлении которой не имел никакого представления. Мехмед ненавидел всех и вся, считая каждого предателем и угрозой его величию. Захваченные чужеземцы в его глазах стали опасностью чуть ли не первостепенной. И этому были причины.

За несколько лет до единоличного правления будущий султан оказался в школе. До этого о существовании четвертого сына не знали даже приближенные к султану лица. С первых дней появления Мехмед показал себя человеком недостойным и не готовым к ответственности, которая вскоре упадет на его плечи; рассуждал глупо, незрело и совершенно не разбирался в дипломатии и военном деле. Мехмед оказался лентяем и глупцом, отказывающемся выполнять ученические задания. И однажды на глаза ему попался один из чужаков царской крови.

Аслан видел взгляд, наполненный лютой ненавистью, обращенный к сыну валашского государя. Не сказать, чтобы до этого дня Аслан был дружен с мальчишкой — нет. Влад держался особняком и не торопился обзаводиться знакомствами. И в этом желании он был далеко не один такой. Не хотел, чтобы его трогали, скалил зубы, как бешеный пес на любого, кто приближался — никто и не приближался. Но не ответить наследнику престола, проигнорировать его он не мог. И этот ответ не понравился будущему повелителю, отчего физиономия его исказилась яростью еще больше.

Неизвестно, чем думал Аслан, когда решил вступиться за волчонка. Вдруг он ясно увидел, что выбрав Влада в качестве цели для нападок, Мехмед насмехается над всеми ними — отпрысками царств, оказавшихся в зависимом положении от Османской империи. Османы могущественны, их войска завоевали половину цивилизованного мира, но в этом нет заслуги заносчивого выскочки, взявшегося из ниоткуда.

Сдвинув брови к переносице, Аслан, расталкивая плечами других учеников, взявших в кольцо участников происшествия, начал пробираться к центру. Но не успел он вымолвить крутившееся на языке: “Эй, ты, собака сарацинская”, — как чьи-то руки хватают его за шею и виснут на плечах. Силы не равные, и парень клонится к полу, утопая среди собравшихся.

— Ты чего удумал? — шипит на него знакомый голос старого знакомого, который точно также как и сам Аслан оказался пленником в золотой, но все же клетке. — Совсем сбрендил? Или жить надоело? Подумай головой, парень. Тебя жалеть не станут.

Аслан дернул плечом, надеясь высвободиться, отчего почувствовал еще более цепкую хватку. Вторую руку держал другой приятель, по всей видимости, подговоренный первым.

— Не дури. И не геройствуй. Ты не сделаешь своему дому чести, лишившись головы.

Напоминание о родине заставило кипящую кровь резко остудиться. Дом… да нет больше никакого дома, а что ждет впереди — неизвестно. Но было в этих словах разумное звено: он никому не сделает лучше, сгинув раньше срока. Нутро протестовало против несправедливости. Он попытался высвободить руку — тщетно, держат хорошо.

К моменту, когда ни Мехмеда, ни Влада в помещении уже не было, а зеваки стали расходиться, отпустили и Аслана. Долго он кружил вороном по классу. Чернее тучи смотрел он на приятелей, но упрекнуть их не смел. Кто знает, может в этот самый момент своим вмешательством они спасли буйную голову? Но легче от этого не становилось. Краем глаза он увидел через раскрытую створку окна движение во дворе. Наказание не заставит себя ждать, расправа случится тут же — чтобы другим стало наукой не перечить будущему падишаху. Мехмед с расплывшейся от удовольствия миной стоял поодаль и не скрывал кривую усмешку, когда Влада привязывали к столбу и готовили кнуты.

Счет сбился на десяти ударах. Сколько еще их было? До каких пор требовалось содрать кожу с живого человека, чтобы удовлетворить уязвленное самолюбие глупого мальчишки, который кичился тем, что ему повезло родиться в семье завоевателей? Свист кнута в воздухе и новый удар. Каждый взмах заставлял внутренности холодеть. Всхлипов и криков слышно не было.

Вокруг стояла абсолютная тишина. Каждый знал, что происходит внизу, но не решался выглянуть, чтобы посмотреть — все понимали, что на месте Влада завтра может оказаться любой.

Наконец, экзекуция закончилась. В сердце мороз. Сразу после этого в класс с поникшим видом вошел Мустафа и велел рассаживаться по местам. Мысленно Аслан был далек от полуострова Пелопоннес и культуры греков. Он клял собственную нерасторопность. Если бы он вмешался, удары кнута поделились бы пополам на двоих? Выживет ли Влад?.. А если не выживет, что тогда? Он мог спасти чужую жизнь, но обстоятельства были против?... глупые отговорки бездействию. 

К концу урока Аслан совершенно точно решил проведать провинившегося.

[nick]Aslan[/nick][icon]https://i.imgur.com/0BeN9RH.png[/icon][sign] [/sign][info]<div class="ank"><div class="lzstory">Dracula: A Love Story</div> <div class="lzinfo">Ненавидеть слишком просто, трудней любить такую жизнь. Все повторится, лишь наступит срок.</div>[/info][info4]<div class="ank">Аслан</div>[/info4][status]не удержать.[/status]

Подпись автора

Покорми дракошу :3

Из той, прошлой жизни Аслан помнил рассказы о публичных наказаниях. Порка кнутом не была редкостью для его родных краев, а потому поглазеть на страдания других людей собирались целые толпы. Поговаривали, что опытные палачи могли за три удара выбить всю душу из провинившегося, переломив бедолаге позвоночник или прорубив плоть до самых легких.

Три удара. Был человек — и нет его.

Мурашки табунами пробегали по спине всё то время, что Аслан нёсся из ученического класса к жилым комнатам, где содержали пленённых мальчишек. Прежде он редко захаживал в это крыло — всё же жил он далеко от “новеньких”, слишком давно был привезен в государство османов, а знакомство наладить со многими пока не представлялось случая. Сбавил скорость, когда очутился в пустынном коридоре — шум здесь слышен слишком отчетливо, каждый шаг отражаелся от стен и звук этот разносился на много метров. Мрачные мысли крутились в голове, сердце учащенно билось. А вдруг не успел? Но холодный рассудок подсказывал, что учинять расправу над наследником другого царства, пусть и находящегося в зависимом положении, басурманам незачем. Пусть Мехмед глуп, вспыльчив и явно не задумывался о последствиях, но окружение его составляли люди более дальновидные и должны были подумать об оправданности приказа будущего султана… должны были — нет, Аслан практически уверен в том, что горячности шехзаде не могли потокать в полной мере, иначе многие из учеников были бы уже закованы в цепи или лежали на плахе. Он видел на пути капли свежей крови, где-то след был едва различимый, где-то размазанный, плотными сгустками окропившими пол — а значит тот, кто оставил после себя кровавую дорожку, передвигался рывками, ноги едва слушались его, но… он всё же передвигался.

Сказать по правде, Аслан не представлял, насколько сильную волю нужно иметь, чтобы не рухнуть прям там же, не отходя от места проведения наказания, или не свалиться, так и не добравшись до жилых комнат. Путь-то неблизкий и для здорового, а тут едва живой мальчишка.

Будь прокляты муслимы, которым религия не позволяет пить спиртное, так что ничего крепче компота у них и не сыщешь, даже когда это необходимо совсем в иных целях. Приходилось шевелить мозгами и придумывать иные средства, способные помочь залечить раны. Если следы от кнута вовремя не обработать — не позднее, чем к утру всё это может плохо кончиться.

Еще на подходе в Аслана врезался русоволосый отрок с заплаканными глазенками, который с невидящим взглядом бежал, не разбирая перед собой дороги. Хотел рыжий приободрить мальца, успокоить и узнать, отчего тот трясется как лист на ветру, но мальчик, как испуганный заяц, быстро помчался дальше, не удостоив и взгляда. Услышав рычащий возглас, Аслан понял, что находится на верном пути и не заблудился в бесконечном количестве одинаковых дверей.

Какое-то время он постоял на проходе. Затем кивнул, услыхав нерадушное приветствие — как же, Влад злится на весь мир, всех ненавидит, а потому и гонит всякого. Аслан видел подобное не раз и не два, сам по первости скалил зубы, стараясь казаться старше, злостнее и сильнее. Здесь ведь как и везде: чем более грозный вид имеешь, тем меньше к тебе лезут посторонние. Сейчас до валашского волчонка не достучишься и бесполезно пытаться что-либо объяснить — сам потом поймет, как остынет. Потом, но сейчас он вот-вот потеряет сознание. До этого рыжий давался диву, почему Влад всё еще держится, ведь по всем законам писанным и неписанным должен был уже давно валяться в отключике. А теперь понял, точнее, увидел — лютая злоба двигала им.

Аслан закрыл дверь, оставшись внутри комнаты. Правильно, не на что тут глазеть, так что пусть проходящие (на случай, если появятся) не ротозействуют. Положил на стол побеги тысячелистника, что прихватил с собой — вырванные на ходу прямо с корнем — после чего опустился на корточки и поднял с пола иголку. Не смотрел он на Влада, не пытался объясниться или выказать поддержку — словом, будто и вовсе не замечал подавленного состояния одноклассника, был поглошен своим занятием и собственными мыслями, которые метались в голове и бились о стенки черепа. Он должен был помочь, но он, как и многие другие, наследник правящего рода [был], а не лекарь, он не имеет опыта в починке людей и никого прежде не ставил на ноги. Однако не время мяться и допускать сомнений, всё когда-то случается впервые. Не спрашивая дозволения, он вылил за окно содержимое таза, а затем налил свежей воды из кувшина для умывания.

Пусть карпатский зверёк сколько угодно пытается укусить, пусть дёргается и силится показать независимость, уж Аслан-то знал, что скрывается за всем этим. Быстро нашел он чистые полотенца [не сильно отличались комнаты пленных принцев меж собой], подтащил их вместе с тазом ближе к раненому и уселся на невысокий табурет перед ним.

— Поворачивайся, — тоном, не терпящим возражений, произнёс Аслан. Встретился с пытливым взглядом одноклассника, но глаза не отвел, смотрел прямо и открыто. — Промыть прежде надо, — пояснил он, — иначе подохнешь как собака. 

Светлая ткань быстро становилась багряной. Воду приходилось часто менять. Рыжий старался не прижимать тряпку слишком сильно, но схалтурит сейчас — дальше только худо будет. Несколько раз он выбегал за кипятком, прихватив с собой нехитрый букет, что притащил с собой, а какое-то время спустя вернулся с отваром. На его родине подобные раны лечили шкурой только что убитого животного. Но откуда ж тут возьмешь свежеосвежеванную шкуру? Приходилось обходиться тем, что имелось.

Он не разговаривал с Владом. Не задавал глупых вопросов о том, как он себя чувствует и больно ли ему, если прикоснуться тряпкой к живому мясу. Просто делал то, что дулжно. Если волчонок дёргался, старался ослабить нажатие, но на том всё. Раны надо было зашить — понимал это и Аслан, да и сам Влад, по всё видимости, тоже, раз первым делом потянулся по приходу за иглой.

— Лучше прикуси ремень, — лучше, если волчонок отключится прямо сейчас, тогда можно будет как можно скорее покончить с самой неприятной частью. Лучше, если не хочет, чтобы крики его слышал малолетний брат, ошивающийся где-то неподалеку, или другие одноклассники. — Так проще будет, — но откуда рыжему знать о том, как лучше для другого человека, ведь он не был на его месте да и не знает его. Он может только предполагать, только думать, что понимает/догадывается, однако недаром говорят, что чужая душа потёмки. 

Перед процедурой Аслан поскреб кончик игры лезвием ножа, чтобы сделать её более острой. В прокаленную металлическую щепку была вставлена нить. Руки испачканы в чужой крови. Зашивать живого человека все равно что шить шкуру кролика — уговаривал себя Аслан, чтобы успокоиться. Паника не давала сосредоточиться, делала дыхание неровным, заставляла руки дрожать. Не хватало спиртного, ой, как не хватало, причем, не только пострадавшему, но и врачевателю. Однако ныне не до роскошеств — о другом думать надо было.

Отредактировано Leo (2021-04-26 17:31:29)