Дети не виноваты в поступках родителей. Однако нередко они расплачиваются за грехи отцов. Габриэль ван Хельсинг расплачивался за свое рождение, раз за разом доказывая свою полезность. Он старался не действовать слепо, быть благоразумным. Не рубить с плеча там, где можно было обойтись простым запугиванием. Порой хтонь действительно понимала такой язык - припугнешь разок и те начинают вести себя смирно. Однако Габриэль понимает же, что у хтони в крови кошмарить люд, нападать на скот. Они как хищники в лесу, только пакостники. Бывает порой и так, что придешь к ним в болото, а те и сидят каждый в своей норе - боится. Один крест Ватикана на груди уже повергает их в страх. Но Габриэль не был намерен становиться хладнокровным убийцей для таких безобразных созданий. Посмеется, покошмарит их и пожурит, угрожая пальцем, мол, ата-та, нельзя, чтобы вас видели, видите себя тише.

С этим заданием было иначе. О Владе Дракуле было много слухов и все они были правдивы. Габриэль понимал, что бой будет неравный, нешуточный и придется совсем несладко. Он готовился, как мог, тренировался и вот он случай - вырвавшийся на свободу Балаур ослабил Цепеша. Габриэль не хотел выступать к ослабленному врагу, но выбора у него было. Лишь приказ.Да и разговоры селян были порой пугающими.

Удивительный замок, огромный, мрачный. Габриэю в нем было на удивление комфортно. Ступая по его коридорам перед сражением юноша не удержался от удовольствия коснуться этих стен. Шероховатый, холодный камень хранит в себе множество воспоминаний, невероятно жаль, что его тайны останутся безмолвными, неузнанными. Он словно бы дома, в котором не был уже около одиннадцати лет. Тишина в стенах старого замка не была обманчивой, здесь есть жизнь, но она не такая шумная, как в Ватикане. Каждый мягкий шаг приближает его к цели, но Габриэль хотел бы прогуляться по замку. Он представил, как приехал бы сюда с Асланом и словно ребенок бегал бы по его коридорам, изучая.

Бой был трудный, Габриэлю досталось, когда в самый решающий момент он был готов нанести удар Владу Цепешу, на руке вдруг повисла женщина. Он не хотел её убивать, не хотел отнимать невинную жизнь, просто не рассчитал силы, когда дернул рукой. Она вывалилась из огромного витражного окна, её удаляющийся крик стоял в ушах, в гнев Влада не знал границ. Вот тогда их бой перешел черту и стал не на жизнь, а насмерть. Габриэль сражался изо всех сил и ему все-таки удалось победить. Влад отправился в то же самое открытое окно вслед за своей женой.

Дышать было так сложно. Позволяя себе небольшой отдых, Габриэль опустился на пол возле стены и ослабил ремни, сдерживающие его ребра при каждом вдохе. Рана сбоку кровоточит, ван Хельсинг прижимает к ней ладонь, стирает с лица кровь. Ему необходимо закончить дело, а ещё надо оказать себе помощь. К тому же необходимо проверить - вдруг жена Цепеша жива и ей можно помочь? Она не должна была погибнуть, папа учил быть благоразумным. Габриэль подвел его.

Спускаясь вниз он все прижимает ладонь к ране, темная горячая кровь сочится сквозь пальцы. Приходится остановиться на этих бесконечных лестницах и прижать чистый платок. Тяжелый выдох отражается от стен, Габриэль заставляет себя спускаться дальше. В нем ещё теплится надежда, что девушка может быть жива. Приходится обойти замок, влажный и холодный камень под пальцами словно касание Костлявой. И все-таки он продолжает идти. И все-таки к такому он не был готов. Возле тел Влада и Лизы Цепеш сидела девочка. Маленькая, кроха, едва ли она была старше самого Габриэля, когда за ним пришли братья Симеон и Христо.Её темно-рыжие волосы гривой лежали на худенькой спине. Крошечная совсем.

Габриэля словно током проняло. “Боже, что же я наделал”, руки затряслись, но он продолжал медленно идти к ней, “почему никто не сказал мне про ребенка? Нашелся бы другой путь! Нашелся бы другой подход! Ради ребенка, Влад бы залег на дно.”

Габи вновь ощутил себя мальчиком, которому нужен отцовский совет. “Папа, как мне быть? Я отнял невинную жизнь и ранил детскую душу, папа”,его собственное сердце разрывалось на части, но что довелось пережить этой малышке?

Подпись автора

приодел папа

Это крошечное детское лицо с заплаканными глазами и дорожками слез навсегда останутся в памяти Габриэля. Декабрьский мороз кусает за открытую рану, щеки, руки. Снег под ногами хрустит, выдавая его с головой. Малышка слышит, конечно слышит, оборачивается, отчего её такие яркие волосы на фоне белоснежного фона разметались ярким пятном и тут же опустились на крошечные плечи. Она будто ангелочек, что спустился на землю ради спасения эти двух душ, но не успела. У Габриэля в груди защемило и он даже поморщился от боли.

“Я убил её родителей”, ему страшно. Дитя ведь не при чем, почему она вынуждена страдать за его поступок? Почему Ватикан не уведомил его? Сложно поверить, что они не знали о существовании малышки, если узнали о сражении с Балауром. Габриэль был рядом, как будто это было запланировано. Возможно, он чего-то не понимает, ведь с чего бы ему сомневаться в верности и чистых помыслах Ватикана? Вот в Бога он уже не верил давно, а эти христиане - очень даже да. Так разве позволил бы Бог страшному чудовищу вроде Влада Цепеша заиметь потомство? Разве стала бы женщина вступаться за него, если бы он был монстром? И это очаровательное создание, ангелочек. Для неё единственный монстр - Габриэль.

Ему захотелось и самому скрыться, сбежать. Ведь наверняка найдется кто-то, кто позаботится о девочке. Она совсем ребенок, кто может желать ей зла? Но тут же в памяти всплывают её глаза - такие же разные, как его собственные, а уж этого будет более, чем достаточно, чтобы люди начали выдумывать всякое. ЕГо самого опасались, к тому же, она дочь Влада, а местные не питают к нему симпатии.

“Это моя ответственность, я не могу её так оставить”, думает он и замечает, как девочка лихо устремляется в лес. Шаг - боль. “Да затягивайся ты уже!” Ругается мысленно на рану, что сам же тревожит и мешает заживлению. Но это не останавливает его и снег не преграда. Габриэль лихо бежит за ребенком, догоняет её в два счета несмотря на усталость и рану, перехватывает за талию и прижимает к себе, падая на колени.

- Тише-тише, маленькая! - у него добрый тон, негромкий, не совсем спокойный - он сам испугался содеянного, - я тебя не трону, не обижу, - и сам с легкостью представляет себя на её месте. Если бы кто-то так пришел к ним домой и убил бы Аслана, Габбриэль бы и в жизнь не простил, не поверил и боролся бы как мог. Эта девочка не поверит ему ни сейчас, ни когда бы то ни было ещё. Её только что лишили всего на свете.

От неё пахнет зимней стужей, кровью и солью - от слез. Боже, как же он виноват! Как можно попытаться исправить все? Влад и Лиза не воскреснут от одного его сожаления, не восстанут, принимая извинения охотника Ватикана и не забудется все по щелчку пальцев.

- Пожалуйста, успокойся, я тебя не трону, - а у самого ком в горле. Он только что разрушил семью и видимых причин для такого поступка - нет. Приказ это не то, что может заставить Габриэля так поступить. Если бы он знал о девочке… “Нечего уже, я ничего не смогу исправить сожалениями”.

С трудом сдерживая собственные рыдания, Габриэль продолжал прижимать ребенка к себе, раскачиваясь вперед-назад и игнорируя боль в боку. Пусть маленькая расслабиться, а там... а там уже разберется.

Подпись автора

приодел папа